Я полуоборачиваюсь.
– Но мне скучно! – опять начинаю скулить я. – Что же мне делать?
– Быть может, тебе и скучно, но от этого ты не перестаешь быть дамой, – решительно произносит матушка.
Я соскальзываю с дивана и головой практически касаюсь пола.
– Убери ноги! Я вижу подошвы твоих тапочек. Они грязные.
– Только потому, что у меня всего две пары, – бормочу я, сажусь и откидываю голову назад. Я изучаю потолок: даже ангелы кажутся скучными. – Я умираю, просто умираю от скуки.
Моя сестра Таисия говорит мне, чтобы я не преувеличивала, и опять погружается в вышивание. Наша мать, женщина сдержанная и утонченная, временами говорит: трудно поверить, что я ее дочь, и удивительно, как из одного монастыря вышли две настолько разные сестры.
– Почему бы тебе не помочь мне и Таисии с подушечками? – говорит мама, хотя она прекрасно знает, что я терпеть не могу шить. – Я обещала дофине, что по крайней мере две будут готовы ко Дню святителя Иринея![17]
– Не-е-е-е-ет, – продолжаю стенать я. – Ты же знаешь, что я не люблю шить. Ох! Как бы мне хотелось прислуживать дофине или даже кому-то из принцесс. Тогда, во всяком случае, я не маялась бы от скуки. А сейчас я – никто! Никто!
Таисия фыркает:
– Могу заверить тебя, дорогая сестрица, что быть придворной дамой у мадам Аделаиды – это и есть воплощение скуки. Даже матушка, как известно, жалуется, когда прислуживает дофине.
– Но тебе, во всяком случае, есть чем заняться. Можно подружиться с другими дамами, жить поближе к королевской семье, первой проходить и садиться, иметь покои в Версале. Ах! Почему жизнь так несправедлива! – Я беру лежащую на столике книгу, но, вздрогнув, отбрасываю ее: «Трактат об отношении к парламентским договорам».
– Замолчи, Марианна. Иногда ты говоришь глупости. Матушка, может, здесь вышить темно-синим и голубым по краям?
Я скатываюсь с дивана и подхожу к Таисии:
– Почему ты меня не попросила о помощи? И почему листья у аканта синие? Всем известно, что они зеленого цвета. Иногда бывают коричневыми.
Таисия не обращает на меня внимания и повторяет свой вопрос матери.
– Бери потемнее, – спокойно советует матушка. – Свои я вышиваю именно таким. – Она поворачивается ко мне: – Дорогая, ты бы просто возненавидела службу при дворе. И ты слишком много болтаешь; придворные должны быть спокойными и не слишком разговорчивыми. Но я обещаю, как уже обещала ранее, что использую все свое влияние, дабы обеспечить тебе место, как только у меня появится хотя бы малейшая надежда, что ты не запятнаешь честь нашей семьи.
– Но я не болтлива! – восклицаю я. – И умею хранить секреты, ты никогда не узнаешь, что Полиньяк рассказал мне о своей сестрице. И, кроме того, тетушка Диана – камер-фрейлина дофины, а она болтает больше моего. Ты сама однажды назвала ее пьяной сорокой, потому что она слишком много говорила.