Герцогиня де Помпадур
1756 год
Иногда я чувствую, что жизнь моя похожа на жизнь одного из ранних христианских святых, столь любимых нашей королевой, и что суть ее – вечная борьба. Мне нет еще и тридцати пяти, но чувствую я себя на пятьдесят. Марианну, это глупое дитя, изгнали в День святой Сесилии, когда я прислуживала королеве во время ее благочестивой мессы. Я размышляла над жизнью этой святой: бесконечные гонения, муки, множественные попытки казнить, весь мир против нее.
Он отослал вещи этой девочки; моя уловка с письмом сработала. Эта хохотушка уехала, но я знаю, что она не исчезнет никогда, сквозь ее облик проступают туманные очертания любовниц будущих лет, мои постоянные спутницы и постоянные угрозы. Я вырезаю «МА» на куске нефрита и думаю о другой Марианне, герцогине де Шатору. Я много лет не вспоминала о ней; даже самые живучие призраки в конце концов исчезают. Вынуждена признать, что за этой глупышкой было интересно наблюдать, смотреть на ее косые пустые голубые глаза, на ее ротик, похожий на розовый бутон. Франни сказала мне, что смотреть на нее – все равно что смотреть на первую Марианну.
Я резко швыряю нефрит в воду, всполошив спокойных рыб.
Я больше так не могу, не могу. Да, без Луи я умру, во многих смыслах, но и жить с дамокловым мечом над головой я больше не в силах. Довольно.
Он приходит ко мне, как всегда приходил. Завтра он уезжает в Фонтенбло, а я пока останусь здесь, отдохну. Он садится на кровать рядом со мной, но я не глажу его по рукам, не успокаиваю, а когда он говорит о своем недовольстве маршалом д’Эстре, который командует войсками, я не утешаю его, не шепчу ласковые слова.
Впервые смотрю на него с чувством сродни холодности. Он – упрямец, даже когда знает, что поступил неправильно; взгляд у него глуповат, голова чуть наклонена. Но я все это уже видела раньше и больше не хочу этого видеть.
Повисает молчание, он вздыхает, дергает себя за парик, разглядывает новый туалетный столик, который я установила у окна.
– Отличный столик, – замечает он. – А что за дерево? Это же не красное дерево.
– Эбеновое, – лаконично отвечаю я. И делаю глубокий реверанс. – Я уеду, Луи. Я уеду. Удалюсь в Бельвю или в монастырь. – Мой голос срывается, и я вспоминаю, как в молодости я заранее готовила подобные сцены. Довольно, на сей раз я не на сцене.
Он качает головой, но молчит.
– Я больше не могу так жить! Не могу. Эти глупые девки, эти заговоры. Вы должны отпустить меня!
Я вижу, что его ошеломила моя холодность, и чувствую, что старое сочувствие возвращается, желание баюкать, успокаивать. Я прикусываю губу сильнее обычного и чувствую привкус вермильона пополам с кровью.