— В каком смысле «людей не жалеет»? — спросил Добрынин.
Крякнув потихоньку и скосив через погон назад глаза, не слышно ли будет, кому не нужно слышать, Алфёров объяснил:
— Перед тем, как к вам прибыть, дивизия что делала? Пополнялась людьми. А куда люди в ней девались, когда их ещё двадцать второго мая полный был комплект, даже и с надбавкой в две тысячи? Вот то-то и есть, куда! А другие начальники дивизий всё-таки так не транжирили людей, поэтому в тыл их не уводили, чтобы там пополняться... Кхе, да... А то, не угодно ли, был с ним и такой случай, — это раньше гораздо, — мы тогда против Черновиц стояли, и люди, конечно, совсем ещё серые, — ополченцы, дружинники, а он их — в атаку... А там, у австрийцев, пулемётов, как у нас винтовок-трёхлинеек, потому что больше были берданки. Куда же им против такого огня в атаку? Сунулись было и опять легли... Так что же, вы думаете, он, наш Константин Лукич? Наган выхватил и давай в своих же палить! Кричит и стреляет, кричит и стреляет!
— Поднял всё-таки? — с живейшим интересом спросил Добрынин.
— Что же из того, что поднял? Пошли, конечно, а какой же толк вышел, вы это спросите. Только первую линию окопов взяли, а на другой день австрийцы их выбили. Да убитых, раненых сколько было, э-эх!..
— Однако рисковал ведь и сам, — сказал Добрынин. — Ведь под огнём противника это было или нет?
— Ещё бы не под огнём! Да ведь и свою пулю получить бы мог между лопаток, — разве случаев таких не бывает? Там после разбирай, кто стрелял, когда вкруговую пули летят.
— Мне он показался человеком весёлого склада, а таких солдаты наши любят, — сказал Добрынин.
— Э-э, «любят»! Басни всё это насчёт того, чтобы солдат наш начальство своё любил! — решительно возразил Алфёров. — Боится, это конечно, а уж любить, — кхе-кхе, — за что же именно, посудите сами!
— А там, куда идём, мы ведь будем под командой начальника седьмой кавалерийской? — встревоженно уже спросил Добрынин.
— Разумеется. Генерала Рерберга.
— Что же он, как полагаете, будет жалеть наших солдат или на них выслуживаться?
Алфёрову но пришлось ответить на этот вопрос Добрынина: галопом подскакал разъезд с офицером, и офицер, корнет, передал словесный приказ Рерберга поторопить полк, так как с часу на час ожидается контратака австро-германцев.
— Хорошо «поторопить», — полк и так идёт почти форсированным маршем... А скажите мне, корнет, мои полки как? — спросил Алфёров.
— Сегодня же с вечера должны будут занять наши позиции, ваше превосходительство, — ответил весьма отчётливо корнет, имевший стремительный вид, горячие двадцатилетние щёки и лихой залом выгоревшей от солнца фуражки, укреплённой ремешком под круглым подбородком.