– В этом вся Настя.
– Но что это за документы? И как они оказались у Насти?
– Это так называемый сейфовый договор. – Отец ответил с нарочитым спокойствием, за которым крылось отчаяние.
– Что значит сейфовый?
– Договор, для сокрытия которого совершена другая, официальная сделка с заниженной стоимостью.
– Сокрытие налогов? – упавшим голосом спросила Дайнека.
– Не я придумал, не мне отменять, – словно оправдываясь, произнес Вячеслав Алексеевич. – Без оптимизации налогов не обходится ни одно предприятие.
– Это не оптимизация, – сказала Дайнека. – Это воровство!
– Не будь максималисткой. Повторяю: не я придумал, не мне отменять.
– Ну, хорошо. Название договора предполагает, что он должен храниться в сейфе. Как договор попал в Настины руки?
– Могу только предположить.
– Как? – упорствовала Дайнека.
– Недолгое время договор хранился в моем личном сейфе на даче.
– Как неосторожно! – воскликнула Дайнека. – Неужели ты не догадывался, что Настя постоянно таскала из сейфа деньги? Она знала код!
– Догадывался. – Вячеслав Алексеевич неуверенно кашлянул. – Но я не мог предположить, что ее заинтересуют мои бумаги.
– В это действительно трудно поверить. Даже прочитав договор, она бы вряд ли что-нибудь поняла. Уверена, ее кто-то надоумил или использовал.
– Теперь это не имеет никакого значения.
– Когда, по твоим расчетам, это случилось?
– Около года назад. – Вячеслав Алексеевич опустил голову и устало добавил: – Дело осложняется тем, что у нее находится оригинал документа с синими печатями и чернильными подписями.
– Как ты мог не заметить пропажу договора?
– Было три экземпляра, а поскольку обычно делают два, я почему-то решил, что просчитался. У нас на фирме тогда было сложное время.
– Что будем делать?
Отец отодвинул от себя нетронутый чай и встал.
– Мне нужно подумать.
Нельзя сказать, что Ольга сердилась на Дайнеку. В конце концов, и у нее могли быть свои дела. Возможно, поспешный отъезд подруги был связан со словами гадалки. И все-таки Дайнека не могла не понимать, что сейчас Ольга как никогда нуждалась в ее сочувствии и поддержке.
Тихая обида внезапно породила некую грусть и желание пожалеть себя. Страдания, как и одиночество, сопровождали Ольгу три долгих года, она привыкла и даже нуждалась в них, как человек, отравленный сладкой дурью.
Взглянув на часы, Ольга перевернулась на другой бок и разрешила себе поспать еще полтора часа.
Как всегда, в половине восьмого утра в коридоре зашаркали шлепанцы Ядвиги Калистратовны.
– Марсик… Марсик! Где ты, мой сладенький? Вот ты где, баловник. Пойдем писать, несносный мальчишка.