Мне стало несоизмеримо легче после того, как я поплакала на плече Ляли и поговорила с ней. Мы стали ближе друг другу. Она предстала передо мной в каком-то новом свете – оказалось, что и ей свойственны сомнения, самокопание. Под железной броней суровости у нее оказалось нежное и впечатлительное, сострадательное сердце…
Засыпая этим вечером под бочком своего мужа, сильные руки которого обнимали меня и мой живот, я трепетала от острого чувства упоительного счастья – что я живу, что меня любят, что у меня будет ребенок, что я под надежной защитой нашего Клана, что у меня есть друзья, которые не оставят в беде – искренние и великодушные…
А во сне ко мне явилась Жебровская. Она выглядела так же, как до своего рокового побега. Вокруг нее сиял серовато-желтый ореол; она вышла из клубящегося тумана, наклонилась надо мной и, кривя губы в своей обычной презрительной усмешке, произнесла: «Я хотела убежать от вас… Я хотела найти других людей из других миров, чтобы уничтожить вас… Я ненавижу вас… Да, я мертва, но лучше быть мертвой, чем с вами… Будьте прокляты… Ненавижу… ненавижу!» Ее голос срывался на истерический визг; она тянула ко мне свои руки с растопыренными пальцами, и ее глаза горели красноватым адским огнем, лицо было перекошено судорогой – страшная демоница из преисподней… Я вжималась в свое ложе, дрожа и интуитивно держась за свой живот. Мне было страшно, но я нашла в себе силы прошептать: «Прости меня, Марина…» Лицо покойницы исказило удивление. Казалось, она не верит своим ушам. «Я люблю тебя, Марина… Покойся с миром… Отпускаю тебя… Не держу на тебя зла…» – шептала я, бесстрашно глядя в ее глаза. И постепенно лицо ее приобретало человеческое выражение. И в какой-то момент оно исказилось гримасой глубокой душевной боли; губы ее дрожали, она будто силилась что-то сказать, но не могла совладать с собой. Теперь она выглядела совсем не устрашающе, а жалко. Руки ее повисли, плечи поникли. «Марина, уходи… Уходи в вечный покой…» – шептала я. Туман затягивал Жебровскую в свое клубящееся чрево; он обволакивал ее, тянул. Она не сопротивлялась. Вот она подняла голову и бросила на меня последний взгляд – и в нем было облегчение и благодарность, а еще, казалось, отсвет некой истины, недоступной нам, живым. Она будто бы прислушивалась к голосу, что был недоступен моим ушам. Еще мгновение – и она исчезла в тумане…
5 июня 2-го года Миссии. Вторник. Утро. место слияния Гаронны и Дордони, коч Отважный.
Вся команда, не исключая маленького Петра Сергеевича, мирно посапывающего на руках Ваулэ-Вали, собралась на палубе «Отважного» и с напряжением вглядывалась вперед, желая как можно скорей узреть родной дом. Родной дом! На протяжении всего путешествия они скучали по нему, думали о нем, он снился им по ночам… Уплывая, они оставили там частичку своего сердца, и потому оно сейчас так сладко щемило в предвкушении встречи с ним…