Таня кивнула.
– Теперь иди… Вот тебе на электричку. На метро тоже хватит.
Только в электричке Таня поняла, что даже не спросила, как зовут ее спасителя. Она вынула из ватного кармана кусок бересты и прочла под круглыми большими цифрами:
жизелло от павла васильевича
Павел Васильевич, подумала она. Вот почему у таких Павлов Васильевичей никогда нет денег – а только доброе сердце?
Впрочем, тут же поправила она себя, почему же нет. На электричку ведь он и дал. Только у таких Павлов Васильевичей деньги на самом деле и есть. Это у списка «Форбс» их никогда нет. Если смотреть из правильной перспективы.
В вагоне на нее изредка поглядывали – не на юбку с ватником, а на грязное от лесных слез лицо.
Сойдя на платформе «Коломенское», Таня пересчитала монеты. Хватило не только на метро, но даже на бутылку минеральной воды, чтобы умыться. Полицейский у турникета на «Варшавской» покосился, но не сказал ничего.
У двери в квартиру ее ждал курьер в оранжевой безрукавке. С ним был запечатанный скотчем пластиковый пакет. Вещи и документы, догадалась Таня.
Еще курьер передал ей конверт с письмом. Внутри была бумага, на ней какие-то буковки. Письмо это Таня выкинула не читая – было понятно, что там: безукоризненная европейская вежливость, точно выверенные слова на нужном месте и прочая мерзость. Спасибо, хоть вернули ключи и паспорт.
Сперва ей хотелось напиться. Но что-то ее остановило.
Она аккуратно, без всякой истеричности, сняла со стены все свои vision boards с олигархами – и изорвала фотографии в мелкие клочья, одну за другой. Особенно тщательно она рвала Федю. Потом она упаковала обрывки в доставленный курьером пакет и отнесла его в мусоропровод. Это на некоторое время успокоило.
Через час ее снова дернуло к холодильнику, где стояла бутылка водки – но она остановила себя опять. Ей вспомнились слова старичка из леса:
«Сейчас ты мертвая. И поэтому совсем новая и сильная».
Таня не чувствовала в себе ни новизны, ни силы – но понимала, что, если выпить водки с соком, а потом, например, зареветь, позвонить кому-нибудь и пожаловаться на судьбу, все постепенно пройдет и забудется. Несколько дней, всего несколько дней, и жизнь наладится опять.
Но это и будет тем самым, про что грибник сказал «думки заедят».
Он был прав. Это не она сама, а именно думки хотели, чтобы она набралась и опять принялась их думать. Как думала последние двадцать лет или около того.
Но теперь что-то изменилось. Она могла послать думки к черту… впрочем, нет, посылать – уже означало их думать. Она могла просто не брать ничего в голову, потому что была мертвая.