А когда он играл с ее сосками, бормотал, как она красива, она издала застрявший в ее горле крик, означавший капитуляцию. И он подарил ей землетрясение.
Если он совершил с этой девушкой что-то плохое, пусть его заберет дьявол.
Свет солнца, словно вор, прокрался в комнату и перемещался по ней, не в силах оставить место преступления до тех пор, пока не прибудут законные власти, то есть вечерний сумрак.
Ангел спала возле Дэна, ее рыжеватые кудри ласкали его загорелые плечи, спину, и в эти минуты она была действительно ангелом. Свернувшись калачиком в его руке, она по-хозяйски устроила одну ногу у него на бедрах.
Вспышка огня обожгла Дэна, но он сумел погасить пламя. Одного взгляда на нее, одного прикосновения достаточно, чтобы он вновь загорелся. Как же это случилось? Он крепче прижал ее к себе. Как случилось, что она вновь разбудила в нем живые чувства?
Может, оттого, что она так много отдала ему? Себя?
Накануне вечером она предложила ему свою девственность, и теперь, при ярком свете дня, он обязан был чувствовать себя мерзавцем, потому что позволил себе взять то, чего был не вправе домогаться. Но он не чувствовал. Он испытывал гордость — гордость человека, удостоенного столь драгоценного подарка.
Удостоенного — и жаждущего новых даров.
А время на утоление жажды ограниченно. В городе он узнает ее историю. А когда ее личность будет установлена и он удостоверится, что она находится под надежной защитой, их пути разойдутся. Совершенно очевидно, что они принадлежат к разным, не пересекающимся мирам. Она — сама жизнь, а он… Однако присяжные все еще совещаются, и, пока они не вынесли вердикта, он не вправе хотеть чего-то большего, чем удовлетворение телесных потребностей.
Да он и недостоин такой женщины. Если в нем еще сохранилась хотя бы крупица разума, он немедленно встанет, оденется и поедет в город, чтобы узнать, нашел ли Джек для него что-нибудь новое.
Ангел рядом с ним вздохнула, потянулась и приподняла ногу, коснувшись его самого чувствительного места.
Дэн застонал. Джек подождет.
Ее губы нашли мочку его уха и шепнули:
— Ты проснулся?
— Чертовски проснулся.
Она лизнула его ухо языком.
— Я знаю, как тебя вытащить.
Его уже охватывал нестерпимый жар.
— Мой пистолет в шкафу, — пробормотал он.
— Нет уж, шериф, у меня не то на уме.
Этот сладострастный шепот и смех окончательно разожгли его, раздразнили до крайности.
— И что же у тебя на уме?
Ее маленькая ручка ожила на его груди, и живот у него сжался, когда ее ногти впились ему в кожу. Он задержал дыхание, когда она овладела им, принялась гладить, дразнить его шею легкими, как бабочки, поцелуями.