...Открывать глаза, чтобы снова увидеть изученный до мелочей серый каменный свод кельи — это было сложнее всего. Не потому, что мне опротивело место проживания. Или, точнее сказать, заточения на неопределенный срок, возможно, до конца моих дней. Я был непритязателен, и монастырская келья, равно как и монастырский быт, монастырская еда и монастырский устав, меня полностью устраивали. Предложи кто прямо сейчас оставить обитель в Эрфурте и перебраться куда-то поближе к центру, скажем в Рим, я бы долго колебался, прежде чем принять решение. И не факт, что ответил бы согласием.
Открывать глаза не хотелось совсем по другой причине. Видения, посылаемые Создателем, всегда казались мне многократно реальнее настоящей жизни. И покидать их не хотелось. В них я точно знал, что является орудием Господним, что дар, горящий во мне, служит не носящим тиары, а Творцу мироздания. В бодрствовании же приходилось постоянно в этом себя убеждать. Читать Pater noster и укреплять — слаб человек! — веру постом и молитвой.
Но открывать глаза было нужно. Чтобы записать видения — ведь в этом смысл моего служения. И сопоставить сегодняшние записи со всеми прочими предыдущими. Найти взаимосвязи, повторяющиеся рисунки, образы, которые были мне посланы. И создать из них ключ, а им открыть дверь в будущий день. Во все варианты будущего дня.
Я поднялся с лавки, помолился, омыл лицо водой из глиняной чаши и только после этого сел за крохотный столик, уместившийся в углу кельи. Открыл крышку ноутбука и чёрное зеркало монитора отразило лицо.
В глаза мне без выражения глядел рано постаревший мужчина. Не зная правды, а мне-то она была известна — три месяца до тридцатилетия — можно было предположить, что мужчине лет пятьдесят. Широкое лицо германца с резкими, заостренными от усталости чертами. Гордый нос превратился в вороний клюв, яркие глаза — в тусклые льдинки, а рот, раньше умевший улыбаться, был едва обозначен линией плотно сжатых губ. Тяжёлый плохо выбритый подбородок, доставшийся мне (Экхарту!) от предков-тевтонов, был последним оплотом прежнего молодого мужчины, который пять лет назад узнал о своем предназначении.
Королевская кровь. Кто мог предположить что в роду обычных бюргеров, никогда рядом даже с боевой аристократией не стоявшему, родится ребенок с королевской кровью? Да ещё не с даром нести смерть и разрушения, а с более редким — пророческим. Вот и проглядели его (меня?) «псы Господни», не отняли от материнской груди и не увезли воспитывать в один из секретных папских монастырей. Спящий ген, сказали они спустя четверть века, когда меня всё же нашли и стали называть майстером. И таки заточили в тайной обители в ожидании смерти понтифика.