Застолье в застой (Коротич) - страница 36

На самом деле материальная обеспеченность не имеет прямого отношения к изобилию на столе. Помню, как я однажды сподобился приглашения на завтрак к Арманду Хаммеру, одному из самых богатых американцев, и шел к нему, по наивности предчувствуя обильное угощение. На самом же деле мы с миллиардером уселись напротив друг друга за торцами огромного стола, и слуга принес нам по тарелочке с несколькими ломтиками сыра и по чашке травяного чая. Ничего больше на завтрак не полагалось. Остальную часть времени, выделенного на утреннюю трапезу, я выслушивал соображения Арманда Хаммера о здоровом питании, о воспитании в строгих британских традициях и его воспоминания о встречах с Лениным и прочими российскими политиками начала века. Было все это весьма поучительно и очень скучно.

Через много лет после этого, уже отягощенный опытом и возрастом, я в Лондоне брал интервью у тогдашнего британского премьера Маргарет Тэтчер. Госпожа Тэтчер назначила мне очень раннее время для встречи в ее резиденции, и, когда я промычал что-то вроде извинений за столь ранний визит и за то, что хозяйка небось и позавтракать еще не успела, будущая леди Маргарет с улыбкой сообщила мне, что всегда завтракает одинаково, так же, как многие другие британцы, — таблеткой витаминов и чашкой черного кофе. Так что с завтраком она управилась, и можно теперь побеседовать…

Вообще-то очень интересно сравнивать быт аристократов и тех, кто занимался их свержением в разные времена. В только что упомянутой Англии подобные тарарамы происходили еще в XVII веке, но королевский сокрушитель Кромвель тогда же дал понять, что фраза наших революционеров прошлого столетия «За что боролись?!», требующая неотложной дележки, имеет полное отношение к нему и его соратникам, быстро осваивавшим завоеванные замки с винными погребами. И во Франции, где свергнутая революцией семья короля Людовика XVI возмущала народ, завтракая кофе, шоколадом, хлебом и фруктовыми соками, революционеры себя диетами не изнуряли. Например, сразу же после казни королевы Марии-Антуанетты члены революционного трибунала (сохранился лист заказа) приказали подать себе поздний завтрак из жареных гусиных крылышек, паштета из гусиных печенок с соусом бешамель, а также печеных цыплят. Чуть позже они велели принести еще по дюжине тушеных жаворонков на каждого из участников застолья и побольше шампанского из королевского погреба. Революционная скромность во все времена оставалась в основном темой для выступлений на массовых митингах перед голодными толпами…

В течение нескольких десятилетий прошлого века и мы были экспериментальной зоной земного шара, где со своими собственными, а тем более с мировыми буржуазными традициями было покончено самым решительным образом. Пример показывали тогдашние советские вожди, чудившие за столами сверх меры. Сталин, подаривший народу знаменитую формулу: «Скромность украшает большевика», завтракал, например, не раньше двух часов дня по той причине, что поздно ложился спать и трапезы у вождей начинались далеко пополудни. Один из таких завтраков-обедов с советским политбюро описал в своих воспоминаниях Милован Джилас, послевоенный югославский руководитель, посетивший в середине 40-х годов Москву вместе с Иосипом Броз Тито. Дело было зимой, и, еще не усадив югославских гостей за стол, «Сталин предложил, чтобы каждый сказал, сколько сейчас градусов ниже нуля, и потом, в виде штрафа, выпил бы столько стопок водки, на сколько градусов он ошибся…». При этом очень ругали британские традиции и англичан, потому что те высадились на Балканах и мешали благодатному русскому духу разлиться в этом регионе Европы. Для знакомства с регионом, где русский дух плодотворен, а начальство такое, как положено, югославскую делегацию из Москвы отправили в Киев. Гостям с Балкан запомнилась небывалая простота и близость к народу тогдашнего руководителя Украины: «Хрущев ездил с нами в колхоз и, твердо веря в правильность колхозной системы, чокался с колхозниками громадными стаканами водки… Небольшого роста, толстый, откормленный, но живой и подвижный, он как бы вырублен из одного куска. Он почти заглатывал большие количества еды… Хрущеву, как мне показалось, почти безразлично, что он ест, и что самое важное для него, как для каждого переутомленного работой человека, — просто хорошо наесться». Такое вот тогдашнее киевское гурманство, такой вот стиль жизни. За десяток лет до этого Ильф и Петров живописали воцарение этого стиля: «В ресторане киевского вокзала играет оркестр «У самовара я и моя Маша». Под эти жизнерадостные звуки, среди пальм, заляпанных известкой, бродят грязные официанты. На столиках лежат скатерти с немногочисленными следами былой чистоты. Под сенью засохших цветов стоят мокрые стаканы с рваными краями. Еще дальше пошли московские вокзалы…»