Дрезден улыбкой подбодрил меня.
— Данные, полученные с голубями, скажут мне так же много?
— Нет, сэр. Голуби и лошади — очень разные животные. Они устроены совсем не одинаково.
— Согласен. Так как ты думаешь, этичны ли испытания на животных?
— Ну конечно, — сказал я.
— Почему? — резко сказанное слово заставило меня занервничать. Мой живот напрягся, и я обнаружил, что щиплю себя за руку.
— Нам нужно понимать, что препараты и методики безопасны, прежде чем начать испытания на людях, — сказал я. — Количество страданий, которого человек избегает благодаря тестированию на животных, огромно.
— Стало быть, цель оправдывает средства?
— Выразить это таким способом смахивает на провокацию, но да.
— Почему для лошадей не так?
Я поёрзал. Вощёная бумага мялась на лабораторном столе подо мной. У меня было чувство, что это какая-то уловка, так что сейчас я приближался к некой символической опасности, но представить другого ответа я не мог.
— Не знаю, — сказал я.
— Ну и хорошо, — сказал Дрезден. — Это собеседование. Чистая рутина. Как думаешь, у крыс всё устроено как у человека?
— Я думаю, что в большинстве случаев устройство достаточно схоже для получения предварительных данных, — сказал я.
— Как думаешь, крысы способны страдать?
— Я считаю абсолютной этической обязанностью избегать любых излишних страданий…
— Вопрос был не в этом. Способны ли они страдать?
Я скрестил руки.
— Полагаю, да.
— Но их страдания не имеют для нас такого уж значения, — сказал Дрезден. — Ты выглядишь так, будто тебе неловко. Я сказал что-то, что доставило тебе неудобство?
Мужчина в сестринском посту поднял глаза, поймал мой взгляд, а потом снова отвёл их. Автодок в стене прозвенел спокойным аккордом.
— Я не вижу смысла в этом вопросе, сэр.
— Увидишь, — сказал он. — Не бери в голову. Мы просто выясняем кое-какие линии отсчёта. Расширенные зрачки, движение глаз, дыхание. Ты не в опасности. Давай рассмотрим одно предположение. Просто посмотрим как ты отреагируешь.
— Ну ладно.
— Та идея, что страдания животных важны меньше чем страдания человеческие, берёт начало в религии. В ней подразумевается особое творение, так что мы — ты и я — в своём роде совершенно отличны от остальных животных. Мы морально отделяем себя от крыс, лошадей и шимпанзе, не основываясь на конкретной физической разнице между нами, а исходя исключительно из утверждения, что мы священны по своей природе и властвуем над ними. Это история, которую мы рассказываем, чтобы позволить себе делать то, что мы делаем. Взгляни на этот вопрос без фильтра, и он будет выглядеть совсем иначе.