Тринадцатый лыжник (Воробьев) - страница 2

«А почему бы мне не стать тринадцатым? — внезапно подумал он. — И автомат у меня трофейный… Такой же, как у немцев».

Не поднимаясь, он разгрёб снег, надел лыжи, продел руки в кожаные петли палок и только после этого поднялся на ноги. Энергичный толчок, другой — и Харламов заскользил по деревенской улице. Он легко мог сойти за немца, несколько отставшего от своих.

Тотчас же Харламов встретился лицом к лицу с солдатом, который нёс охапку дров.



Затем повстречались ещё два, шедшие, очевидно, после смены караула. Они пританцовывали на ходу, пытаясь согреться.

Не отводя глаз, не смутившись, Харламов разминулся с офицером так близко, что едва не задел его плечом. Небритое лицо, чёрные наушники, бархатный воротник офицерской шинели.



Харламов шёл, копируя размашистый шаг лыжников, идущих впереди. Его отделяло от последнего немца не больше сорока — пятидесяти метров. Когда вышли за околицу и отряд растянулся длинной цепочкой, Харламов отстал ещё больше. Он шёл на такой дистанции, чтобы двенадцатый лыжник, обернувшись, не смог увидеть его лица. А кому придёт в голову пересчитывать на ходу, сколько человек движется гуськом друг за другом?

Несколько раз фашисты останавливались на отдых; они курили, пили из фляг. Тринадцатый лыжник быстро высвобождал ноги из креплений и плашмя падал в снег, уже перекрашенный сумерками в тёмно-синий цвет. Он рад был этим привалам. Сказывался голод и усталость. Всё труднее было тянуться за отрядом.

Отряд вошёл в перелесок, где темнота ещё плотнее, и остановился. Харламов наблюдал, притаившись за елью. Фашисты установили на треноге какой-то прибор. Когда наши орудия за Волоколамским шоссе подавали голоса, фашисты начинали суетиться у прибора. Очень скоро Харламов признал в них «слухачей».



Немцы-звукометристы засекали голоса орудий нашей батареи, и Харламов был в отчаянии, что не может сейчас же сообщить об этом в свой дивизион. Батарее необходимо сменить своё местонахождение. И скорее! Скорее!

Под прикрытием ёлочек он пошёл к чаще леса. Было уже совсем темно, когда сержант вскарабкался на крутой заснеженный берег Ламы и добрался до знакомых мест.

Шёл медленно, еле волоча ноги. Лыжные палки отяжелели в руках, словно они были вырезаны не из бамбука, а из водопроводных труб. Неуклюже прополз через знакомую лазейку в проволочном заграждении. Стал на колени, сложил руки рупором, закричал хриплым, простуженным голосом пароль: «Мушка» — и его услышали.

Он еле держался на ногах, и бойцы повели его под руки, как раненого. От предложения отогреться и отдохнуть в землянке боевого охранения сержант Харламов отказался наотрез.