. Было представлено русское прикладное искусство, а также продукция императорского фарфорового завода. Театральный эффект, созданный Дягилевым, послужил прецедентом для последующих салонов. Эта выставка была открытием для Парижа, который до тех пор был плохо знаком с русским искусством, особенно с современными художниками. Одна газета писала: «Молодая русская школа… эта революционная живопись, пронизанная модернизмом, преодолела крайности импрессионизма, пуантилизма, беспредметности и символизма»
[91]. Интересно заметить, что В. Кандинский, живший в то время в Севре, предместье Парижа, выставил двадцать картин на этом Осеннем салоне. Его картины, которые в то время были выполнены в духе реализма, были размещены рядом с французскими художниками, а не с его русскими коллегами.
Когда Сергей Сахаров приехал в Париж в 1922 году, на Осеннем салоне кубизм почти отсутствовал. Большинство художников вернулось к правдивому изображению действительности. Тридцать первого октября 1922 года Тьебо-Сиссон написал в газете «Лё Тан»[92]:
«Последние три года мы наблюдали постепенное выздоровление молодых людей от болезни, которой они были мимолетно заражены, и которая могла привести их к гибели. Критическая стадия болезни миновала; сегодня мы наблюдаем их выздоровление».
И далее он продолжил критиковать кубизм, пуризм и интуиционизм, радостно заключив в конце, что живопись вернулась к реальности, имея в виду, что она снова стала изобразительной.
Сергей в своем искусстве сам пришел к похожему заключению вне зависимости от влияния художественной атмосферы Парижа. Поработав какое-то время в русле учения В. Кандинского, он написал:
«К счастью, я понял, что мне, человеку, не надо творить “из ничто”, как творит единственно Бог. Было мне ясно из этого опыта, что всякое человеческое творчество обусловлено уже существующим. Я не мог создать одной такой линии, которой нигде никогда не существовало, или цвета. Абстрактная картина подобна набору оригинально звучащих слов, но никогда не выражающих целостной мысли. Мое творчество предстало мне как дезинтеграция бытия, падение в пустоту, в абсурд, возвращение в “ничто”, из которого мы вызваны творческим Актом Бога. Тогда отпал мой ум от бесплодной попытки сотворить нечто совершенно новое, и проблема творчества в моем сознании связалась с проблемой ПОЗНАНИЯ БЫТИЯ. И нечто чудное произошло со мною: едва ли не весь мир, едва ли не каждое зрительное явление становилось тайной, красивой и глубокой. И свет стал иным: он ласкал предметы, окружал их ореолом как бы славы, сообщая им вибрации жизни, не поддающейся изображению средствами, которыми располагает художник»