«Это был какой-то запой одиночества!» — восклицает один из мемуаристов. А другому врезалась в память молчаливая Инесса — стройная высокая женская фигура на фоне кавказских скалистых гор…
К этому всему следует прибавить авторитетное свидетельство доктора И. Ружейникова, жившего в одной даче с Армандами: «Сильно истощена и нервно крайне расстроена».
Несколько слов о кисловодских санаториях того времени. По правде говоря, санатории были тогда понятием весьма относительным. Никакого, даже отдаленного сравнения не выдерживали они с современными нам здравницами-дворцами, со всемерно известными минераловодскими «фабриками здоровья». Дачи, наспех приспособленные, наскоро подремонтированные. Иногда — лишенные элементарных удобств.
Читатель, надеюсь, обратил внимание на только что приведенный отрывок из воспоминаний Л. Сталь: в комнате, где поселилась Инесса с сынишкой, не было лампы. Да что лампа! Подушки и той не оказалось! Пришлось Инессе ее специально выхлопатывать. И питание было, разумеется, не ахти какое, и медицинское обслуживание.
Молодая Советская республика не могла еще уделить курортам ни достаточных средств, ни подготовленных кадров. Обстановка в стране оставалась сложной — черный барон и белополяки, тиф и голод, всевозможные банды, мятежи и заговоры. На Кавказе тоже было совсем неспокойно. Где-то вблизи Кисловодска орудовал белогвардейский «десант» полковника Назарова. В горах бесчинствовали бандитские шайки. Горное эхо доносило раскаты артиллерийской стрельбы; то и дело слышались выстрелы. По ночам гудела сирена — то по тревоге созывали коммунистов в сторожевое охранение…
В такой обстановке кисловодские курортники ухитрялись «отдыхать и немножко подкармливаться». Вот и Инесса, как быстро она стала поправляться! Покой и режим, солнце юга и горный воздух сотворили чудо: Инесса воскресла.
Она совершает прогулки, музицирует, азартно «болеет» на крокетной площадке. И подумывает уже о возвращении в Москву. Впереди такая уйма дел!
Много писем Инессы, в больших или малых отрывках, а то и целиком, вмонтировано в эту повесть. Еще больше, конечно, перечитано автором. Но это письмо (вернее, записку, набросанную химическим карандашом на сложенном вдвое клочке линованой бумаги) я и сам читал с особенно горьким чувством и привожу здесь с такой же грустью. Послано из Кисловодска в Москву, дочери Инне. Последнее письмо.
«Мы уже 3 недели в Кисловодске и не могу сказать, чтобы до сих пор мы особенно поправились с Андреем. Он, правда, очень посвежел и загорел, но пока еще совсем не прибавил весу», — пишет Инесса. Дальше еще несколько слов о самочувствии и времяпрепровождении сынишки, а уж потом — о себе: «Я сначала все спала, и день и ночь. Теперь, наоборот, совсем плохо сплю. Принимаю солнечные ванны и душ — но солнце здесь не особенно горячее — не крымскому чета, да и погода неважная. Частые бури, а вчера так совсем было холодно. Вообще не могу сказать, чтобы я была в большом восторге от Кисловодска. И сейчас начинаю уж скучать». Заключительные строчки посвящены предстоящей работе. Следует подпись: «Твоя мать» (ЦПА ИМЛ, ф. 127, оп. 1, ед. хр. 31, л. 5, 6).