Товарищ Инесса (Подлящук) - страница 112

У Кремлевской стены (ее называли тогда также Красной стеной), у раскрытой могилы — митинг. От ЦК партии прощальное слово произносит Невский; от имени московских организаций говорит Полидоров; от Центрального отдела работниц последнее «прости» Инессе сказала Коллонтай. Говорят работницы Москвы, Петрограда, представительницы женщин Средней Азии и горянок Терека.

Сухие комья земли со стуком падают на гроб. Надежда Константиновна, Владимир Ильич, соратники Инессы обнимают осиротевших ее детей. Звучит троекратный пулеметный салют. Оркестр снова играет похоронный марш. Потом группа работниц, окружая полузасыпанную уже могилу, тихо поет: «Вы жертвою пали…»

Все окончено.


«…Выражаю Вам мое искреннее соболезнование по поводу смерти нашего товарища Инессы. С ней мы потеряли одного из наших самых преданных, верных и активных борцов. Я чувствую, какая это утрата для коммунистического женского движения, как же глубоко, как мучительно должна была поразить ее смерть Коммунистическую партию России и Вас, дорогой товарищ, лично. Насколько мне известно, Инесса была одним из Ваших самых близких друзей. Жму Вашу руку с глубоким сочувствием».

Это письмо Клара Цеткин послала Надежде Константиновне Крупской (ЦПА ИМЛ, ф. 461, ед. хр. 47831. Подлинник на нем. яз.).

А самой Надежде Константиновне принадлежат следующие строки:

«Из семьи коммунистов ушел неустанный работник, беззаветно преданный делу, ушел человек с горячим сердцем, искренний, умный.

Мы похороним его под Красной стеной» («Правда», 3 октября 1920 г.).

ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНЫЕ КАДРЫ

Легкий ветерок шевелит ветви серебристых елей. У Кремлевской стены — тишина. Стоит пройти несколько десятков шагов, пересечь площадь — и тебя понесет торопливый поток пешеходов, оглушат табуны автомобилей, тебя включит в свой быстрый ритм великий город. А здесь у Мавзолея Ленина, у Красной стены, свой, особенный микроклимат. Царит покой, строгий и благоговейный. Здесь легко и чисто думается. И сам воздух кажется здесь прозрачным.

У стены, за Мавзолеем, по правую руку от него, спит вечным сном Инесса.

В одной ограде с ней погребены Джон Рид и Иван Русаков. Американский журналист, революционер, оставивший человечеству «Десять дней, которые потрясли «мир». И русский доктор-большевик, павший при подавлении Кронштадтского мятежа. Их имена выбиты рядом на темно-зеркальной глади мрамора. Какой славный интернационал! И как радостно сознавать, что подвиг революционных борцов, трудная и великая их работа увенчалась великими результатами!

Земной поклон вам, товарищи!


Мне не хочется заканчивать повесть жизни Инессы, оставляя читателя в скорбном молчании у ее могилы. Лучше, чтобы запечатлелась она в памяти живой, деятельной, искрометной. И потому я снова предоставлю слово Надежде Константиновне Крупской, которая на протяжении этой книги уже много раз говорила о своем друге — Инессе.