— Это все?
— Все, — ответил Николай и добавил: — Будто не знаешь.
— А Кучинский где?
— Кучинский? А кто знает? — ответил за Николая Ефим и неопределенно пожал плечами. — Исчез в паводок, и больше мы его не видели. Звали, не отзывался — здесь тогда такое было!.. Все вокруг кипело, трещало, сами чудом уцелели, не до Иосифа было. Может... — он умолк.
— О паводке знаю, — раздраженно сказал Савелий. — Знаю, что взорвалась дамба. Знаю, что был пожар, хоть я неделю отсутствовал — в район вызывали по делам. Но...
— Может... — повторил Ефим, не зная, что сказать дальше.
— Да брось ты это «может»! — Савелий вдруг изменился в лице: побагровел, глаза стали холодными. — Что это означает, «может»?.. Что, дом Иосифа Кучинского сам сгорел? И сам он исчез?.. Может!.. Вон в одной деревне, правда, не на моем участке, тоже исчез отец предателя. Органы ищут, а люди: «Может...»
— Мы его ни в войну, ни после даже пальцем не тронули, стороной обходили,— сказал Ефим.— Он сам по себе жил, мы сами по себе.
Савелий молчал. Его щеки нервно дергались. Вдруг он сорвался с места, начал быстро ходить перед сельчанами взад-вперед. Натоптав влажную тропку, остановился, тихо, будто размышляя, произнес:
— Хотя, может быть, и сам... — Он вновь умолк, словно собирался с мыслями, сказал: — А вы знаете, что Иосиф Кучинский перед властью ни в чем не виноват? Так что, если вдруг появится, — никакого самосуда! Иначе сами пойдете под суд, и я не спасу. Но если случится, кто иной из органов будет интересоваться, говорите правду, как сейчас мне: «Взорвалась дамба, все вокруг затопило, мы здесь спасение нашли, он в стороне от нас жил, может, смыло человека. А пожар — топилась печь, выпали угли... » Короче, вам все понятно?
— Конечно, понятно, — ответил за всех Николай. — Так и было. Мы его не видели.
— А лодка чья? — вдруг спросил Савелий. — Кажись, не Николаева, не Михеева и не твоя, дядь Ефим, а?
— Врать не буду, его, Кучинского, — сказал Ефим. — Принесло ее, прибилась...
— Принесло, прибилась, говоришь. Лучше было бы, чтобы она уплыла, и как можно дальше отсель. Пусть ее от вас унесет.
Сказав это, Савелий махнул рукой, повернулся, тяжело ступая по влажной земле, направился к своей лодке. Люди молча смотрели ему вслед: попробуй понять, навещал он их как участковый или как хорошо знакомый с довоенного времени человек. Говорил с ними вроде как с равными, но чувствовалось: служитель закона — власть...
Савелий удалялся, а в глубокие следы от его сапог сочилась рыжая муть...
Он подошел к лодке, достал из нее тяжелый деревянный ящик, поставил на землю, крикнул: