Любила она Иосифа, как своего сына, а может, и больше. А он говорил Ефиму, когда случался какой заработок: «Мне маму и меньших надо поддержать, тогда и жить веселей будет».
И поддерживал, вел свое хозяйство, время от времени подрабатывал у тех, кто побогаче. Так и жили.
Когда мачеха узнала, что Иосифу нравится Текля, советовала не медлить, брать ее. А когда у него с Теклей разладилось, очень переживала...
Вскоре она умерла. Детей мачехи забрали родные из той деревни, откуда ее привез отец. В той деревне Иосиф никогда не был и навсегда потерял связь со своими сводными братьями и сестрой.
Помнил Ефим, как однажды Иосиф, рассказывая о мачехе, назвал ее святой женщиной...
...Случилось это, когда Иосиф был еще маленьким. Тогда, как это было заведено в крестьянских семьях, его, лет шести мальчугана, а может, и меньше, отец брал с собой на сенокос. Конечно, помощи от малого никакой, но пусть ребенок сызмальства привыкает к труду: может, где охапку свежескошенной травы растрясет, пласт поворошит или подаст старшим воды...
Бегал мальчик по лугу и вдруг наступил лапотком на что-то верткое. Глянул под ногу, а оно поднимается, этакое красивое, черно-рыжее.
Закричал:
— Мама, цервяк! Смотри, какой большой.
Глянула мама-мачеха, недалеко было, тихо попросила:
— А мой сыночек, не трогай, стой, не ворошись, я сейчас...
Подбежала к пасынку, перехватила «цервяка», не успел он вбросить
яд в тело мальчика. Стала змею топтать ногами, давить лаптями, не обращая внимания, что на ее руке, выше запястья кровоточат четыре синие точки от ядовитых зубов: две вверху и две снизу.
Потом какая-то деревенская ведунья, она тоже была на лугу, беззубым ртом высасывала из руки мачехи яд, выплевывала его, а затем шептала на хлеб, заставляла ее есть его. Он стоял рядом испуганный, ничего не понимая. А мачеха ела хлеб, смотрела на пасынка и шептала:
— Все хорошо, родненький, все хорошо... Горький хлеб, горький...
— Это хорошо, что горький, помогает, — шепелявила старуха и тоже пристально смотрела на мальчика.
Но другая женщина (Вариончиха, его будущая теща, луг которой был рядом) смотрела на мачеху и осуждающе качала головой:
— Дура, из-за пасынка своих детей могла осиротить.
Другие женщины тоже осматривали его тельце. И тоже, как знахарка, они были готовы помочь мачехе чем только могли. А женщины не очень любили вдову из чужого края. За что ее было любить? Своих вдов хватает, а Митрий, его отец, чужую на телеге привез, да еще с тройным приплодом, когда одно под одно, мал мала меньше.
Все это вспомнилось Ефиму после того, как здесь, на взгорье, побывал участковый Савелий и пытался разобраться, что случилось с Иосифом.