В советской России надо мной частенько подшучивали: ты наш общественник… В дореволюционной России меценатство процветало, но для советских русских в этом слове всегда была сокрыта ирония. Нет частной собственности – нет и благотворительности, а есть лишь общественные работы во имя идеалов.
В Германии, если ты задействован в добровольной работе ради общества, – ты чувствуешь себя гражданином, и все это воспринимают очень серьезно. У нас все делается через общественные организации – и, хоть они и негосударственные, они имеют также серьезный политический вес. И я всю жизнь подвизалась в таких организациях, связанных с благотворительностью, здоровьем, культурой, социальной помощью, городами-побратимами… Граждане должны осознавать себя как составляющую общества; это же важнейшая часть демократии, хоть это слово – уже почти ругательство…
Я всегда искала – где помогать, кому помогать. И вот сижу я как-то в офисе и слушаю радио. Не то чтоб я его слушаю – оно просто есть, музыка играет потихоньку, так, как всегда, как всю жизнь, с самого детства, – льется из радио и льется. И вдруг – все оборвалось. Тишина. Странно. Я смотрю на радио, а оно смотрит на меня и молчит. И никого нет, кроме меня и радио. И вдруг, после молчания, которое показалось мне очень долгим, оно мне говорит прямо в лицо: «Представили, каково это – ничего не слышать? Помогите глухим детям!» – и дальше музыка заиграла как ни в чем не бывало.
Может быть, я слишком впечатлительна, но это сообщение было для меня. Как говорится, побежала и стала членом еще одной благотворительной организации, общества поддержки глухих детей, которых оперируют в нашей фрайбургской клинике. Не знаю почему, но меня эта тема задела, и я стала ее всесторонне изучать…
Я узнала все про вживление маленьких приборчиков, кохлеарных имплантов (cochlea по-латыни – «улитка, ракушка»), благодаря которым глухие дети начинают слышать. Но услышать – это еще не все. Ведь для нас, слышащих, шум проходящего поезда не просто шум – мы знаем, как выглядит поезд, как звучит слово «поезд» и как оно пишется: все это сливается в единый образ, звука поезда не существует отдельно от понятия «поезд». А для ребенка, который уже не младенец, который года два, а то и больше прожил в полной тишине, – что моря прибой, что птичий гам, что бой часов на башне – все не отличимо друг от друга, все – шум, пугающий шум… Подключить подросшего глухого ребенка к звукам нашего мира и оставить его с этим переживанием наедине – это беспощадно. Ему надо помочь сориентироваться, надо обучить его речи, которая для него не какое-нибудь радостное открытие, а просто – неопознанный объект, шок! Но, к сожалению, медицинская страховка не покрывала расходы на послеоперационную адаптацию детей. Надо было добывать средства на развитие реабилитационного центра, чем и занималось мое очередное благотворительное общество…