Для русских на бумагах я была мужчиной, а воочию – нет. Молоденькие таможенники, тогда еще непременно коротко стриженные, краснели до самых оттопыренных ушей, разглядывая мои документы. Сейчас, понятно, никто ничему не удивляется.
Итак, к тому времени, как Петербург обрел свое прежнее имя, Иванов была уже главой первого совместного предприятия, приезжала в Петербург на выставку, а из Петербурга подалась в Петрозаводск по приглашению профессора Гольдбера.
Стоял безжалостный февраль. Дорогостоящее медицинское оборудование засовывали в «Жигули» – не помещалось, но ничего, запихали. Пар резко вырывался изо рта, когда отрывисто переговаривались: слова застывали на лету. Перчатки – только морозили каждый палец в отдельности.
Но погрузились, поехали, и грела мысль, что в Петрозаводске заказан номер в гостинице.
Гостиница предназначалась для командированных. Селили по двое, никакой альтернативы у несчастных командированных не было, и это не обсуждалось. Ну ладно, ладно, я заплатила за двоих – зато у меня будет два одеяла!
Как только я вошла в номер, февраль меня пробрал до глубины души.
Это была самая страшная комната в моей жизни.
Зловещие зеленые стены, крашенные масляной краской, лампочка под потолком… Конечно, она была единственным источником света – уютный абажурчик из шейного платка нигде не устроишь… Из глубины шкафа на меня посмотрели три разные вешалки. Огромный холодильник «Сибирь» призывно грохотал и содрогался – но у меня не было ни водки, ни закуски, и не нужны мне были его сибирские просторы. Все мне показалось ужасным в этой комнате, даже невинный стульчик в углу. Захотелось, чтобы телевизор подал голос в утешение… Не работал, только экран светился красным. Я обрадовалась и оставила его светиться, все ж поуютней…
Когда я открыла дверь в ванную, оттуда вышли большие тараканы. И в самом деле. Людям там нечего было делать.
Я пыталась уловить, отчего мне так хорошо, отчего это ощущение радости, покоя и добра, и понимала, что причиной тому – эта огромная голова и искры, сыплющиеся из-под очков.
Мое бессильное отчаяние спугнул стук в дверь.
– Э… Здрасте.
(Я видела этого человека внизу, за стойкой для регистрации проживающих.)
– Тут выяснилось… что вы иностранка, – («…кроме того, что женщина», – говорили его глаза), – так вам доплатить придется.
– Сколько же?
– Для иностранцев – двойная цена. Но для вас – (торжественная пауза) – набор интуриста! – заключил он и передал мне набор: мыло и туалетную бумагу.
Собравшись с силами, я решила согреть душу чаем. По опыту я уже знала, что вода в гостиницах – это «Боржоми», а чай подают только сладкий. У меня все было с собой – и чай, и кипятильник.