Головой покачал, прикрывая веки и вдыхая ее запах. Чувствуя, как оседает он в легких, растворяясь, заменяя кислород. Да, иногда я думал о том, что возле нее мне ни к чему кислород, достаточно ее аромата, чтобы продолжать сходить с ума с ее именем, ритмично бьющимся в сердце с каждым вздохом.
— Иди домой, Ассоль. Там тебе нечего бояться.
* * *
Гонит. Иногда я ненавидела его за эту гордость, восхищалась до захватывания духа и мурашек, и ненавидела одновременно. Потому что она делала меня крошечной рядом с ним и ничтожной.
— Мой дом рядом с тобой… мне не страшно, когда я чувствую твои руки. Нет ничего ужасней минуты, проведенной вдали от тебя.
Коснулась его губ губами едва-едва.
— Идем… тебе станет легче под теплой водой. Их никого нет. Они напились водки и храпят в подсобке.
Потянула на себя за шею.
— Пожалуйста… идем. Ради меня.
* * *
Глаза закрыл, расщепляясь на атомы в звуке ее голоса, чувствуя, что не могу сопротивляться ей. Словно животное, выдрессированное только на ее голос, только на ее команды. Спустя время я буду силой вытравливать из себя эту привычку, ненавидя и Ассоль, и себя за нее.
А тогда я позволил себя увести из вольера в сторону небольшого закутка, отгороженного грязным куском ткани, подвешенным на бельевой веревке. Мы шли туда, наверное, целую вечность. Ассоль боялась причинить мне боль быстрым шагом, а я не торопился вставать перед ней под шланг, прикрепленный сверху к стене, пытаясь отсрочить собственное унижение. И в то же время понимая, насколько она права — мне нужно смыть с себя засохшую кровь и эту вонь немытого тела. А еще… это было так глупо, но я боялся разорвать контакт с ней. Контакт, которого был лишен все последнее время. Притом лишил себя его сам и сам же готов был волком взвыть без прикосновений к ней.
Когда дошли, Ассоль отодвинула в сторону занавеску, помогая мне подняться в квадрат "душевой". Смотрел на нее исподлобья, глядя, как поднимается на цыпочки, устраивая шланг правильно, отбегает в сторону, чтобы прокрутить вентиль. Торопится, словно боится, что я передумаю.
Дьявол… а я в это время чувствовал себя таким жалким… и в то же время исступленно впитывал в себя эту заботу, стараясь не вспоминать, как отдергивала руки, показывая, насколько ей противны мои прикосновения. Отгоняя от себя мысли, что это простая человеческая жалость.
* * *
Я стаскивала с него прилипшую к телу грязную футболку, пропитавшуюся кровью. Она отмокала под теплыми струями, а я смотрела ему в глаза, ощущая, как вода брызгает мне на платье и в лицо, и медленно тянула футболку наверх, и, если он вздрагивал, останавливалась, не переставая смотреть в глаза.