Шепчет лихорадочно… мне кажется, сама не понимает, что шепчет, а ведь каждое ее слово во мне клеймом под кожей. Я ведь каждому поверил.
Сдерживаться от того, чтобы губу ее прихватить зубами… сдерживаться, потому что померещилось: отвечу, и спадет с нее это наваждение.
И в то же время отчаянно захотелось, чтобы продолжала. Потому что в голове все еще воспоминанием ее "возможно".
Когда дернула пуговицу на ширинке, резко воздух сквозь крепко стиснутые зубы в себя втянул и перехватил ее запястье.
— Не стоит, — качая головой и глядя прямо в изумленные глаза, жадно следя за ее реакцией, — запачкаешься еще.
* * *
Пальцы сильные и горячие. Меня током от них ударило. Так долго не прикасался, и кажется, кожа настолько изголодалась, что теперь дымилась под его пальцами, пропитываясь бешеной статикой. Осторожно руки свои из ладоней его высвободила.
— Я отвратительно чистая без тебя… мерзко чистая, Саша… Сашаааа, запачкай меня, пожалуйста. Я не могу больше без тебя… — горячо прямо в губы, расстегивая еще одну пуговицу, жадно проводя по груди раскрытой ладонью, стараясь не задеть едва затянувшиеся раны.
— Запачкааай, у меня от чистоты этой крыша едет, — лихорадочно мокрыми губами по его мокрым щекам, ссадинам, сплетая пальцы с его пальцами. Сдернула штаны вниз и, дрожа всем телом, прижалась к нему, ощущая животом каменную эрекцию, задыхаясь от возбуждения и голода, дикого, щемяще нежного и до исступления жестокого.
* * *
Моя девочка. Моя грязная девочка. Запачканная нашей общей грязью. Неправильной, отвратительно мерзкой, грязной любовью. Она могла бы признаться мне в любви, могла бы начать шептать, что сожалеет о своих словах… и я бы не поверил. Но это была моя Ассоль и она знала, как заставить меня вскинуть голову кверху и, сцепив зубы, выругаться. Потому что я поверил. Потому что чувствовал каждое ее слово на своей шкуре, и сейчас они все вместе внутри яростно пульсировали, требуя выполнить ее просьбу. Запачкать собой везде, каждую клетку кожи.
— Запачкаю, — вдираясь зубами в нижнюю губу и застонав в ответ на ее стон облегчения, — запачкаю так, что не отмоешься, — сдирая рукава платья в стороны, оставляя его висеть на ней клочками ткани, — никогда, мать твою, не отмоешься.
И снова к губам ее, не обращая внимания на боль, вспыхнувшую от резкого движения. Ладонями сжал округлую грудь и снова застонал, когда прижалась к члену плоским животом.
— Проголодался, — опустив одну ладонь на ягодицу и сильно сжимая ее, — Сожрать тебя хочу, — в перерывах между поцелуями, бешеными, жадными поцелуями.