и погружаемся в мифологическую реальность…
Начался ментальный пинг-понг. С немыслимой скоростью доктор Йохансон и кавалер Сандерсон перебрасывались мячиками образов. Энергеты во время энергосброса: вехдены, брамайны, гематры, вудуны. Рабы помпилианцев в аналогичный момент. Сами помпилианцы во время дуэлей или клеймения. Антисы в миг полета. Наконец, менталы при высокой активности работы мозга. Все шли одной дорогой: под шелуху, в мир драконов и храмов. Две Ойкумены смыкались, проникали друг в друга, обменивались энергией, как при соитии космического масштаба. Фактически, ликующе выкрикнул доктор, мы все – антисы, все контактеры. Два тела, два сознания – с разными средами обитания, с разными возможностями…
И вдруг Йохансон замолчал.
Ладно, кивнул он после паузы, ничтожной для постороннего наблюдателя и воистину театральной для диалога менталов. Ладно, это мы. А флуктуации? Флуктуации континуума? Они ведь тоже – обитатели Ойкумены?! Тем паче что ваш сын…
Доктор не договорил, но все и так было ясно. «Тем паче что ваш сын половину своей жизни считал себя скорее флуктуацией, чем человеком» – вот что хотел сказать Удо Йохансон.
Гюнтер ответил эмоциональным коктейлем, вернувшим улыбку на губы доктора. Я не обижаюсь, булькало в коктейле. Да, вы правы, пенилось в коктейле. Флуктуации, шипел коктейль. Я подозреваю (коктейль затих, давая слово кавалеру Сандерсону), что для них все обстоит строго наоборот. Ойкумена мифологическая для них – малое тело, где они живут в материальном виде. Кракены, криптиды, гули, дэвы, птица Шам-Марг – чудовища по нашим меркам. Ойкумена же историческая для них является телом большим, и здесь они существуют в волновой форме.
– Мне надо это переварить, – пробормотал Йохансон.
Реплика относилась сразу к двум планам диалога: реальному и ментальному. Для наблюдателя она завершала разговор о формах позитивного воздействия на Натху. Для Гюнтера – жонглирование рискованными аналогиями, грозящее вылиться в нечто большее, чем просто теоретический диспут. Две персональные Ойкумены – реплика объединяла их.
– Давайте сделаем перерыв. Я свяжусь с вами в ближайшее время. Или приеду сюда, если мне позволят.
– Вам позволят, – подтвердил Тиран. – В любое удобное для вас время.
Яна Бреслау не было в столовой, но его голос, прозвучавший в акуст-линзе, не оставлял сомнений в присутствии начальства.
Йохансон кивнул. Кивнул и Гюнтер. На лицах менталов не дрогнул и мускул, но смех, прозвучавший для них одних, был смехом битком набитого цирка, хохочущего над клоуном.
II
Звон молитвенных чаш – сигнал уникома – застает Горакша-натха за выполнением Титтибхасаны, последней в традиционном утреннем комплексе. Стойка на руках, таз подан вперед, ягодицы оторваны от пола на высоту локтя. Ноги приподняты, с двух сторон обхватывают плечи. Спина натянута, дабы тонкие каналы очистились для «тайного дыхания». Тихий свет, невидимый чужому взгляду, струится из пупка: Титтибхасана значит «Светлячок». Йогин перебирает каналы, как настройщик – струны арфы: регулирует, подтягивает, ослабляет. Молитвенные чаши в пьесу, намеченную к исполнению, не входят. Обычно гуру не прерывает упражнений, чтобы ответить на вызов.