Когда двери их купе закрылись, она, наконец, с наслаждением окунулась в его объятья. Страх, напряжение, испытанные сегодня, улетучились со скоростью падающей звезды. За окнами мелькали мирные пейзажи, поезд, словно могучая, закованная в железо рептилия, протянулся вдоль бескрайних холмов.
Уильям уже не сдерживался, как прошлой ночью, когда ему пришлось усилием воли останавливать свою страсть, ведь он сразу понял — для нее все было в первый раз, стараясь сделать все, как можно нежнее.
Время, кажется остановилось. Виктория отдавалась его поцелуям, его настойчивым ласкам уже без страха, не думая о том, что будет дальше, ведь ее тело уже испытало ту сладость, которую может подарить любимый мужчина. Но то, что происходило с ней в этот раз, нельзя было сравнить с теми искрами наслаждения, которые вспыхнули прошлой ночью, через острую разламывающую боль. Сейчас она словно парила над своим телом, совершенно невесомая, наполненная до краев этими новыми ощущениями. Он постепенно, умело подводил ее к той вершине, на которой ее сознание вдруг разлетелось подобно морской волне, встретившейся с рифом. И теперь, уже вместе, они добрались до заветного берега.
В темноте покачивающегося вагона, они держались за руки, приходя в себя после пережитого.
Наконец, он приподнялся на локте, провел чувствительными пальцами по ее обнаженному плечу, и, поднявшись выше, очертил овал лица.
— Ты восхитительна! Самое прекрасное, что мне довелось увидеть в жизни.
— Это всегда будет так чудесно? — смущенно спросила она.
— Не с каждым мужчиной, Виктория.
— Как ты можешь думать, что мне понадобиться кто-то другой! — с возмущением набросилась на него девушка.
Он со смехом повернул к себе ее рассерженное личико и расцеловал его самым нежным образом.
— Уж поверь мне, я позабочусь, чтобы ты пока не думала об этом.
Потом он задумался и тихо произнес:
— У жизни на все свои планы, мы не всегда можем их изменить. Спи любовь моя, завтра будет новый день.
* * *
Рано утром их разбудил настойчивый стук проводника. Они быстро привели себя в порядок. В тумане, размытой акварелью вырисовывались очертания маленького живописного городка.
— Ваша станция, месье Атталь.
— Спасибо, — сказал Уильям Лэм, на чистейшем французском.