— И чего тут такого печального? Спрашивает мама.
— У нас не осталось союзников, а из-за океана ни слуху не духу, ответил отец. Я понимаю, что дело серьёзное, мои молитвы не были услышаны, наши войска остались без поддержки, и теперь только одним богам известно, что с нами будет.
— Люди в Токио уже готовятся скрываться в бомбоубежищах, сказал отец.
— Американцы не могут сюда долететь, слишком далеко, говорю я.
— Я на это надеюсь, дочка, сказал отец, и пошёл в свою комнату. Я сажусь возле отца, обнимаю его, хотя японцы предпочитают сдерживать свои чувства, я всё же люблю родителей, и переживаю вместе с ними. Дальше мы говорим о политике Японии, отец тихо говорит, что после того как мы присоединились к Германии со своими интересами, он начал не доверять императору. Страна всю свою сознательную жизнь не вылезала из гражданских войн, пора уже честь знать.
— Пап, а у нас есть бомбоубежище? Спрашиваю я.
— Да, если случится беда, оно есть, и мы все там спрячемся, и будем молиться о спасении, сказал отец.
Опять плохие мысли лезут мне в голову. Я что бы выбросить их из головы выхожу на улицу. Во дворе ни кого, наверное, все соседи сейчас сидят дома, и слушаю радио.
— Привет Аи, слышу я чей-то голос за спиной. Это господин Отошимо, немного раненый, но всё же такой радостный, возвращается в свой дом.
— Мистер Отошимо, вы знаете новость? Спрашиваю я. Он мрачнеет, значит, знает, что мы остались одни в борьбе с американцами, и не знаем, как теперь быть.
— Да знаю, главное, что нас теперь не привяжут к этому подлецу Гитлеру, ответил Отошимо. Эта новость, наверное, расстроила весь город, поэтому люди не гуляют по улицам. Побыстрее бы выходные закончились, и я пойду в школу, и не буду думать ни о чём, кроме уроков. Кто-то хватает меня за край юбки, это Нана, она вышла на улицу покачаться на качелях. Я обнимаю её, и веду к её любимой качели, хотя у самой ноги как ватные, но что бы, не произошло здесь, я не должна лишать Нану ни капли детства, даже если мы завтра умрём. Вдруг Нана поднимает голову к верху, и на что-то указывает пальцем.
— Это самолёт Нана, говорю я. Ещё одни камикадзе полетели за океан, думаю я. Все наши солдаты покинуты там, помощи ждать не от кого, отец был тогда прав, осуждая императора за то, что он повёлся на уловку Германии.
Надо до ужина сходить в храм и помолиться за наших солдат, что бы они возвращались домой живыми. Но что я скажу родителям, с кем оставлю свою сестру, они, конечно, начнут меня утишать, но мне от этого не легче. Поэтому я пока ни кто не видит, отвожу свою сестру домой, и направляюсь в сторону ближайшего храма, обдумывая, каким богам я буду молиться. Улицы были пусты, очень редко по ним ходили солдаты, отец говорил, что они охраняют наш покой, потому, что американские налетчики могут ударить и по мирному населению. Опять над головой пролетел самолёт, от неожиданности я даже присела. Что-то эти самолёты слишком разлетались, возможно, в стране уже объявлен комендантский час, или ещё что-то случилось. На улице полно солдат, и если меня заметят, я не смогу попасть в храм.