глубине души чувствовали себя не только отверженными, но и немножко "моральными уродами"… Авторитет классики насаждался повсюду и с детства, поэтому даже от самых фанатичных приверженцев рока можно было услышать признания типа: "Конечно, Бах и Бетховен — это высоко, это супер… Жаль, что я эту музыку почему-то не люблю". Соответственно, одним из популярнейших аргументов в поддержку и защиту "убогого" рока стало то, что "эта музыка готовит молодежь к пониманию великого классического наследия", и в подтверждение — "Картинки с выставки" в интерпретации "Эмерсон, Лэйк и Палмер"…
Из веселого "гетто" рок стал потихоньку превращаться в нечто более престижное. Первым, кто это почувствовал в Москве и нашел в себе смелость сделать шаг из относительно благополучного мира джаза в роковую резервацию, оказался знакомый нам Алексей Козлов. В конце 1972 года он скооперировался с компанией "подпольных" рокеров и
основал "Арсенал" —
ансамбль сдуховой секцией, несколькими вокалистами и репертуаром из сочинений "Кровь, пот и слезы", "Чикаго" и почти всего "Иисуса — суперзвезды". Козлов понес идею "окультуренного" рока в массы интеллектуальной публики. Характерно, что один из первых концертов состоялся в знаменитом "левом" Театре на Таганке. Одним из вокалистов "Арсенала" был настоящий иранец. В отличие от большинства других исполнителей он пел по-английски с хорошим произношением.
Именно на одном из ранних концертов ансамбля Козлова — как сейчас помню, в Центре онкологии — я впервые попал в настоящую свалку у входа с риском сломать ребра. Дикий ажиотаж сопровождал почти все выступления рок-групп: залы небольшие, билетов было мало, и толпа шла напролом, ломая двери и карабкаясь в окна. Из воспоминаний А. Градского: "Это было летом 1971 года. Мы должны были играть на танцах в фойе в Институте народного хозяйства. Было продано полторы тысячи билетов, и кто-то напечатал еще тысячу фальшивых. Мой ударник забыл дома палочки, и я поехал за ними. А
когда вернулся, толпа у входа была такой,что я не мог протиснуться к дверям. Я им говорил: "Я — Градский, мне надо пройти", но вокруг посмеивались и отвечали: "Все тут Градские, всем надо пройти". (Вот парадокс: поскольку пресса и ТВ были "вне игры", мало кто из публики знал в лицо своих кумиров! —
А. Т.)Но играть надо было — мы взяли деньги вперед… Тогда мне не оставалось ничего другого, как полезть вверх по стенке, цепляясь за водосток и уступы плит. Я добрался до первого подвернувшегося открытого окна на втором этаже, влез туда и оказался прямо на заседании комитета комсомола. Люди там, конечно, выкатили глаза. Ну что, я отряхнулся, говорю — извините, у нас тут танцы — и прошел в дверь. На танцах тоже было весело: человек восемь девушек в середине зала разделись догола и плясали, размахивая лифчиками. Дружинники увидели это с балкона и стали пробираться к ним, но пока они протискивались, те уже успели одеться".