– Ясно, – тяжело вздохнул Ник, предвидя, что следующий день – и в особенности – вечер ему совсем не понравится. И следом различил зеркальный вздох собеседника, на лице которого застыло задумчивое выражение.
– Знаете, – нерешительно начал Астор, а после паузы с нарастающей уверенностью убедительно продолжил: – Я все-таки хочу лично от себя дать вам несколько советов, хотя чери Трант этого не одобрит. Держитесь, пожалуйста, подальше от наших мурчиан, старайтесь не обращать на них внимания и ни в коем случае не обижать. Не соглашайтесь на дуэли, однако, если выхода не будет, договаривайтесь драться до первой крови. Пореже выходите из здания посольства. Если вам захочется прогуляться, предупредите меня, я составлю вам компанию. Не стоит также после полуночи вваливаться с бутылкой в крыло мартнаильцев и при отказе выпить бренди резать вены, чтобы угостить соседей кровью. Не надо заходить на наши тренировочные паладио, заявлять, что можете лучше, забираться на шестиметровую стену полосы препятствий и демонстрировать прыжок с нее с перекатом. Избегайте…
– Понял, – перебил Ник, брови которого по мере перечисления запретов поднимались все выше и выше в удивлении. – Лучше у вас в стране стоять, не двигаться и изображать памятник, – хохотнул он. – Неужели все это проделывали до меня?
– Простите, накипело, – повинился Астор. – Но мне действительно будет легче, если вы станете поменьше двигаться и общаться с окружающими, – развел он руками. Министр решил перестраховаться и попробовать договориться по-хорошему. Бесконечная смена представителей посольства, торжественные приемы и речи изрядно его утомили. Пусть он сейчас действует грубовато и непрофессионально, лишь бы толк был. Даже его любопытная мурчиана наотрез отказалась присутствовать на встрече последних трех послов и вместо этого спала где-то в комнате, пока он слушал очередного пустобреха.
– Я буду осторожен, – в который раз пообещал Ник, он и так не собирался лезть на рожон. Его начали изрядно раздражать и забота, и чужие советы, доведенные до абсурда. Он же еще и сделать-то ничего не успел! А уже чувствует себя нашкодившим ребенком, хотя вот уже года четыре никто не смог бы обвинить его в сумасбродстве и несамостоятельности. Нет, надо прощаться, пока он не вспылил. Если остальных послов встречали такими же нравоучениями, неудивительно, что они пускались во все тяжкие. Вроде он вспыльчивостью никогда не отличался, но сегодня уж очень хочется хотя бы рыкнуть на министра.
Тихо вздохнув, парень поинтересовался:
– Могу я, наконец, удалиться в свою комнату и переодеться? – И он выразительно посмотрел на набежавшую с одежды на пол лужу.