Мое затянувшееся молчание, которое должно было изобразить глубокую работу скудной мысли одной рыжей особы, стало ответом назидательному тону перевертыша. Шкура, привыкший к тому, что я за словом в карман не лезу, через минуту подозрительно уточнил:
— И?
— И ничего. — Я была сама невинность.
То ли оборотень уже понял, что мой покладистый тон — плохой признак, то ли сработала его животная чуйка, но он, будто размышляя вслух, выдал:
— Знаешь, я неожиданно понял: в твоем случае скромность укрощает.
— Ты хотел сказать — украшает?
— Я что хотел, то и сказал, — выдохнул Йон и пояснил: — Когда ты становишься такой кроткой, я сразу начинаю ждать подвоха и невольно веду себя гораздо осторожнее.
Я посмотрела на эту волчью шкуру. Не то комплимент сделал, не то поддел.
Мы решили уйти чуть подальше и дождаться полуночи. А потом вернуться в обход и выйти к жальнику, который, по заверениям Йона, находился с другой стороны балки. Там-то и добудем голову упыря. На мой вопрос, а знает ли оборотень, как должен выглядеть местный кровосос, блохастый заверил, что не важно как, главное — пострашнее. У деревенских не только болезни были трех категорий (душевный недуг, то бишь запой, ломота и лихоманка), но и вся нежить делилась на три вида. И хотя классификация нечисти находилась далеко от научных канонов: упырь — что-то с клыками и может сожрать; привидения — сожрать не могут, но напугать до домовины — запросто; и тещи (причем умершие или живые, Йон не уточнил) — местных жителей подобная ненаучность ничуть не смущала.
— Слушай, получается, по этой их системе нежитеведения оборотень тоже… упырь? — Я старалась мыслить логически.
— Выходит, что так, — нехотя согласился шкура.
Да… Мой мир никогда уже не будет прежним. Я и помыслить не могла, что по систематике жителей Барсучьей балки Йон и граф Дракула чуть ли не родные братья.
Луна все чаще пряталась за тучи (а может, это были плывущие в вышине твердыни), когда мы с оборотнем вышли на небольшую поляну. Березняк давно сменился густым ельником. Я уже обрадовалась: место тихое и спокойное. Самое то, чтобы переждать пару часов до полуночи.
Встретить предмет нашего промысла не боялась: лес большой, разминуться — сущая ерунда. Осторожно пройдем задами-огородами, откопаем голову пострашнее и придумаем байку о личном знакомстве с кровососом. Почему-то угрызений совести из-за обмана местных я не испытывала. Йон — и подавно. Может, потому, что нас буквально вынудили заняться охотой, а нет работы более нежеланной, чем та, которую всучили насильно.
Облюбовав место под одной из елок-шатров, я уже было двинулась к своему «шалашу», спустившему пушистые мохнатые ветви до земли, когда оборотень отчаянно гаркнул: