Бедняга губернатор шагу не мог ступить без письменного одобрения, ждать которого из самой столицы – далекой Шквальной Гавани – приходилось около месяца. Шквальная Гавань была пустышкой. Всякий знал, что правительство – огромный вращающийся механизм, и вместо деталей у него – законы, законы, законы, которые по большей части применимы лишь к заснеженным равнинам Всадников и никак не подходят тесному, перенаселенному Острову Чаек. С собой Всадники привезли глубоко укоренившийся страх перемен и отказа от устоев, потому что страшились проявить непочтение к предкам, которые эти законы придумали. Оставалось только бережно нагромождать новые законы поверх старых. И если выпущенные в Шквальной Гавани эдикты еще кое-как могли совладать с ворами, крадущими молоты или шкуры, то они ничего не могли поделать с теми, кто растаскивал нефрит или ром. Они могли справиться с убийцами, заманивавшими жертву на тонкий лед, но не с теми, кто добывал яд из медузы. Не составили еще положений, которые помогли бы справиться с эпидемиями гнойной лихорадки, и не открыли контор, которые предупреждали бы здоровое население держаться подальше от очагов эпидемии.
Миледи Пейдж, напротив, творила, что пожелает и когда пожелает, и никто, включая губернатора, не мог ей препятствовать. Ни для кого не было секретом, что он не любил и даже презирал ее, однако, как и все остальные, нуждался в ней. С кем миледи Пейдж и считалась, так это с Советом Скитальцев, в который входили могущественные Скитальцы, управляющие собратьями и представляющие их в Шквальной Гавани.
Наконец Хатин заметила госпожу Скиталицу: она шла через толпу, кренясь и покачиваясь, словно коренастенький галеон на волнах. У нее было широкое морщинистое лицо, похожее на старый, обтянутый кожей щит. Она шла, закрыв глаза, поскольку и без них прекрасно все видела, а чтобы ресницы не слипались, время от времени поднимала веки, как бы моргая, ослепляя на мгновение окружающий мир остекленевшим взглядом ястребиных глаз цвета золота.
Госпожу, как обычно, сопровождала толпа, которая наперебой обращались к ней. Людей собралось больше обычного, ведь вечером следующего дня в сорочьих хижинах появятся новости.
На холме ли, на высоком ли мысе – каждый район острова имел свою сорочью хижину. Раз в неделю в каждой из них вывешивали новые письма или пиктограммы. В них сообщались новости из всех окрестных городов и деревень: рождения, смерти, личные сообщения, просьбы о помощи, предложения товаров, сведения о состоянии вулканов, предупреждения о надвигающихся морских штормах и прочем. В эту ночь Скитальцы со всего острова рассылали свои чувства, по очереди проверяя каждую такую сорочью хижину, а после возвращались с новостями со всех уголков острова. На столь крупном куске суши подобная система просто необходима и без Скитальцев была бы невозможна.