Про себя они думали, что Арилоу оплакивает потерю сестры.
Оказалось, что дело обстоит вовсе не так.
* * *
Глубоко вниз. Завертеться, как мошкара над землей, задрожать от усилий, к которым себя принуждаешь. Опаленные куски дерева, завитки белого пара, плотные, покрытые рябью под ветром дюны из пепла. Ближе, ближе, ближе, еще чуть-чуть. Ощутить грубую поверхность камней. Вздрогнуть от нежелания. Надо отправить вниз глаза и уши, но не получится. Слишком темно. Придется на ощупь.
Камни, полные крошечных пор. Вдавиться в землю, сквозь камни, которые трутся о разум, пока спускаешься во тьму. Хочется метаться и кричать. Глубоко. Осколки и щебень, щепки и шипы, все они проходят через меня. Этот как глотать угли разумом.
Пепел набивается в мысли, забываю, где верх. Ужас! В ужасе иду еще глубже! Где-то тут тело, которое больше не трепыхается. Бросаю ум вперед – темнота, темнота. Шнурок, удавка, едва не режет ум надвое. Древесные корни. Вслед за ними вниз и вниз, в грязь, горячую грязь. Жжется, жжется, жжется.
Ползти обратно вверх на воздух, набивая шишки разумом о камни. Больше не смогу, не смогу, не смогу.
Надо продолжать.
Надо найти Хатин.
* * *
Уже потом, когда говорили о дне после великого гнева Копьеглава (или Сломанной Брови, как вулкан стали называть позднее), имя Арилоу произносили с почтением. Именно она, последняя госпожа Скиталица, искала своим разумом тех, кто укрылся в подвалах или полых деревьях, и кого там погребло заживо. Не Арилоу коварная, не Арилоу смертоносная. Теперь она была героиня.
Она трудилась без устали и без сна. Снова и снова, шатаясь, вставала на ноги, как новорожденный теленок, и, безвольно опустив, словно за ненадобностью, нижнюю челюсть, вела людей к новой похороненной заживо жертве. Всякий раз, когда находили живого, то громко радовались, и все же в глазах каждого будущего спасителя читался вопрос: где Хатин?
К концу второго дня, однако, в тех немногих телах, которые откапывали, уже не теплилась жизнь, и казалось, что спасли уже всех, кого только можно. Из «Возмездия» никто не решался заговорить, но все они томились в страхе, что Хатин, дитя пепла, тихонько в этот пепел вернулась. Она словно пробыла в центре внимания ровно столько, сколько было необходимо, а после скромно возвратилась в невидимость, на этот раз окончательно.
И все же поиски не прекращались. Хитроплеты наравне с горожанами прочесывали серую равнину, звали, искали следы, поднимали деревья, распахивая глубокий пепел.
Во второй вечер, когда Арилоу, с покрасневшими от попавшего пепла глазами, вяло поднялась, Феррот тоже вскочил – и тут же рухнул, потому что ноги отказывались его держать. Его успел поймать и помог опуститься на землю Джейз.