Он произнес ее имя, словно грязное ругательство. Девушка плакала, отирая глаза кулачками, кивала, снова плакала. Сердце девушки было разбито. Ей так нравился Валера, так нравился. А теперь он кричит… Девушка захлебывалась слезами.
Валера закрыл дверь на ключ, пошел по коридору. Полы его несвежего халата развевались, лицо кривилось брезгливой гримасой. У двери своего кабинета он остановился, закрыл глаза, постоял немного и только потом вошел.
– Все в порядке? – От неожиданности женщина уронила сигарету на пол, осыпая себя пеплом.
– Да, – выдохнул Валера, – пришлось отдать записку, иначе…
Они несколько секунд смотрели напряженно друг на друга.
– Сильный мужик, я даже не ожидал. Не так-то просто с ним справиться.
– Сколько? – поджав губы, спросила женщина.
– Думаю, процентов на пятьдесят больше, чем договаривались.
– Хорошо. – Она достала из сумочки портмоне, вынула деньги.
Валера завороженно шевелил губами, считая.
– Сейчас только треть. Треть – когда вывезете его. Треть через два месяца, когда я оформлю документы.
– А потом?
– Не ваше дело! – сказала женщина зло, она встала, ее глаза оказались точно на уровне его глаз. – Потом я его заберу, и ни одна живая душа, слышиш-ш-шь?.. – прошипела она.
– Слышу…
И только когда она выходила, когда открыла уже дверь, он пришел в себя:
– А записку он твою не дочитал, Ольга.
Она вышла, бесшумно закрыв за собой дверь.
Луиза Ренатовна Сумарокова сновала из комнаты в комнату тихо, на цыпочках. Муж вернулся из Канады, с конференции, завтра у него операция, а сегодня единственный день для отдыха. Но полноценного отдыха сегодня у него не будет, понимала Луиза, кусая губки, обдувая челку с лица. К сожалению, не будет. Взрослая дочь – бессонные ночи, нечаянные неприятности. Он ведь сам говорил ей, если что – сразу, слышишь, тотчас же ко мне. Я во всем разберусь, я все устрою. Вот и пусть устраивает.
Марья Александровна готовила ужин на кухне. Луизе необходимо было отлучиться в парикмахерскую, сделать маникюр. Завтра мужа будут чествовать на самом высоком уровне. Но она все медлила, прислушиваясь к его ровному дыханию из-за чуть приоткрытой двери. Может быть, не стоит говорить ему? Нет, стоит. Она так беспомощна. Да, разумеется, это женские дела. Только Луиза таких женских дел совсем не понимала. У нее никогда не было несчастной любви. Феликс был для нее и первой любовью, и первым мужчиной, и мужем, и отцом ее ребенка. Любовь без немедленного замужества, без предложения руки и сердца казалась ей невозможной. «Если мужчина любит, он всегда женится. Остальное – от лукавого», – говорила ей мать. И как это все могло так сложиться у Лады, при таком воспитании, при таких родителях?