– Тоскливо нам будет без Большого Приюта.
– Тоскливо? Что ты мелешь, осел? Кто ж тоскует по месту? Тосковать по народу надо.
Последовала долгая пауза.
– Может, оно и так. Но кто ж не знал, что если тебе надоело добывать бобра на Паудере или торчать в деревне черноногих или тетонов, стоит только захотеть – и ты придешь к этим воротам, увидишь, как Сент-Врен с Максвеллом смеются на веранде, покуривая свои сигары, и как Маленький Белый Человек собственной персоной сидит у себя на складе, пересчитывая шкурки, словно скряга. Или как старина Билл лается с кузнецом.
– Или отведать тыквенного пирожка, приготовленного Черной Сью, а?
– Это точно. Эти парни могли бизона целиком заглотить, с хвостом и рогами, но все равно оставляли местечко для ее пирога.
– Вот я про то и твержу: не в месте дело, а в народе. Ну и в пироге, может статься. Но вообще-то, народ и сейчас здесь, правда ведь?
– Ясное дело. Вот только никогда им уже не прийти в Бент, потому как его нету больше. И они, наверно… уже не будут такими, как раньше, без Бента-то?
– Еще как будут, дурень! Какими были, такими и останутся, до самой могилы. Куда ж еще дальше?
– Может, и остались, – продолжал упираться Платон из прерий, – кабы Большой Приют стоял где был. Но теперь его нет, и скоро никто и не вспомнит о нем. Многие помнят сейчас старые местечки на Грин или Бигхорне, где прежде останавливались по пути на Санти-Фи?
– Ну, я-то помню! И что в них такого?
– Ничего, окромя того, что их больше нет. И наши старожилы скучают по ним. Вот я про что.
– Ты бы еще по старым ценам на бобра заскучал!
– А почему бы и нет? С тридцать шестого так и падают.
Все засмеялись.
– Я скучаю по всему, что переменилось. Похоже, скоро и пятидесяти миль не пройдешь, чтоб не наткнуться на какого-нибудь путешественника или эмигранта. Но отчего у меня по-настоящему щемит вот тут, – он постучал себя по груди, – так это от того, что Большого Приюта нет больше. Ни места, ни народа. Он ведь был для нас, ну… как дом, ей-богу.
– Дом, тоже мне! Твой дом был в Кентукки, пока ты не подхватился и не подался в бега! С тех пор дом твой там, где найдется добрая скво да жаркий огонь в очаге!
– Вот о том-то я и талдычил, затевая разговор про Бент! – заявляет спорщик. – К тому и клонил! Вот почему мне так грустно видеть тут все в разрухе!
– Ну и мне тоже. Но послушать тебя, так лучше бы Большой Приют никогда и не строили вообще.
– Ага! Разве не видишь? Ну, когда нечего помнить, то и забывать тоже нечего!
Когда наш усиленный караван отправился из Тимпа к далеких горам, трава уже начала жухнуть. Жаль только, что наши инвалиды, досыта вкусив целебных свойств природы Дикого Запада, повернули от Бента обратно. И зря – во всем мире не найти воздуха более живительного, чем в Нью-Мексико. Мы ехали через прерию, усыпанную цветами, и так мило было лежать в дилижансе и наблюдать, как девушки со смехом порхают среди них, будто муслиновые бабочки, и набирают целые охапки, наполняющие экипаж благоуханием. Даже когда мы начали взбираться на скалистые, поросшие лесом горы на пути к проходу Ратон, и продвижение замедлилось, местность, с ее извилистыми зелеными долинами, оставалась живописной. Сейчас там, наверное, идет отличная дорога, но в наше время это была только едва различимая колея, а пару раз фургоны приходилось с трудом перетаскивать через каменные россыпи.