«Все против меня, все», — думала я, направляясь вслед за ребятами в кабинет химии.
На уроке у Доры Тимофеевны мы сидели взвинченные. Она даже спросила: «Что с вами сегодня?» И вызвала Нечаеву. А Лариса отказалась отвечать. Кто-то ахнул. И тут уж я не выдержала. Обернулась к Вике, к Шумейко, ко всем, кто брал сейчас Нечаеву под защиту, и торжествующе выкрикнула:
— Ага! Видите!
Дора Тимофеевна рассердилась: «Кулагина, ты что?» Но мне было не до учительницы и вообще не до химии. Я просто возликовала: вот, вот, защищали Нечаеву, а она? Словно в насмешку, опять бросила всем вызов. Опять подвела класс! Значит, я права. И больше, действительно, нечего с ней цацкаться, а нужно критиковать еще решительнее. Я пододвинула первую попавшуюся тетрадь, на меня снизошло — вмиг сочинялись стихи. Я переписала их и, едва кончилась химия, размахивая листком, закричала Землюкову:
— Давай клей! — В портфеле у технарика всегда лежит тюбик БФ.
— Что у тебя? — спросил Марат. Он оказался рядом и взял листок из моих рук. А когда прочитал, спрятал в карман своей курточки. — Так вовсе не надо, — сказал он тихо.
И может быть, я вняла бы его совету, не прозвучи в этот миг бурковский басок:
— Что она там еще надумала?
Насмешливый тон, каким Бурков спросил обо мне, сыграл роль искры, родившей взрыв.
— А вот и надумала! Не хотите в газете — могу без нее обойтись. Слушай, Нечаева, ответ на жалобу ученицы:
Нам с тобой не жизнь, одно мученье,
Не идет на ум тебе ученье.
Знаешь только бегать на свидания.
Так скажи нам лучше «До свидания!»
— О! — воскликнул один Ясенев.
А больше никто не отозвался. Стало необыкновенно тихо.
И я увидела Ларисины глаза. Они смотрели на меня — широко открытые, громадные, синие. Что было в них — не знаю: растерянность? боль? ненависть? Только на какую-то долю секунды мне сделалось не по себе, я отвела взгляд в сторону. А Лариса вскочила, схватила портфель, метнулась к двери.
— Ларка! — крикнули ей. Дверь хлопнула.
Алямова выбежала вслед. Вика проскрипела:
— Это же совсем бессовестно! — И кругом зароптали ребята. Выходя из кабинета химии, они переговаривались, не обращаясь ко мне, но я улавливала отдельные слова и чувствовала: вот теперь они в самом деле все осуждают меня. «Зачем же так — про свидания? — Да вроде из школы гонит? — Злюка Кулагина!» Вика же продолжала громко отчитывать: «Бессовестно преследовать, бессовестно!»
— Почему — преследовать? — заступилась за меня Кира Строкова. — Нечаева плохо учится, а Кулагина…
— Нет, преследует! — стояла на своем Вика.
Я догадалась, на что она намекает. Рассерженная, она, чего доброго, могла запросто бухнуть при всех, и я поспешно вышла из класса. А Вика выскочила за мной.