— Оленька! Поздравляем! — На меня обрушились с объятиями Зинуха-толстуха и Розка Алямова. Они вложили мне в руки блокнот в зеленом сафьяновом переплете. — Пиши побольше! — И наперебой затрещали. Зинуха рассказала, как они искали мне этот блокнот, а Роза поведала очередную новость.
Оказывается, наш Ясенев влюбился в Машу Зубареву — из параллельного девятого. И чего только наша Сорока не знает!
Я слушала девочек, а сама ждала: не запоет ли еще звоночек, не объявит ли о приходе еще кого-нибудь?
И он объявил.
Со всех ног я кинулась встречать. За дверью стоял… Ясенев.
Этим была поражена не только я. Все. А Роза даже хихикнула, шепнув мне: «Легок на помине!» Он же страшно сконфузился, увидев девочек, выглядывающих из комнаты, и засобирался уходить. Я потребовала: «Раздевайся!» Девочки скрылись в комнате. Нерешительно расстегивая серый плащ, Ясенев забормотал:
— Просто так я, шел мимо, завернул. Думал, у тебя никого нет. — Словно спохватившись, он вынул из кармана пиджака пачку открыток. — На! Сочи. Давно собираю.
Невысокого роста, щуплый, невзрачный — с оттопыренными ушами, он в классе всегда какой-то встрепанный, вихрастый. А сейчас был аккуратно причесан и приодет — в белой рубашке, в тщательно отутюженных брюках. Соврал, конечно, будто завернул случайно. Шел явно ко мне, да еще с подарком. Первый раз за все годы в гостях у Кулагиной Ясенев. И то неприглашенный. «Кто помнит, тот придет».
Больше никто не вспомнил. Даже Вика.
А мы посидели за столом, с аппетитом умяли мамино ванильное печенье. Потом танцевали. Ясенев топтался неумело, мы учили его, смеясь. Говорили обо всем — о музее, об ясеневских открытках, о моей радиорецензии — Зинуха и Роза слышали передачу, — даже об афоризмах великих людей. Не затрагивали только одну тему: вчерашнее событие в классе. Но маме было интересно узнать о нем. И когда включили телевизор и начался «Клуб кинопутешествий», она поманила Зинуху на кухню. Я шепнула Зинухе:
— Не болтай лишнего.
— За кого ты меня принимаешь! — уверила она.
Я уселась с Ясеневым на диване. И, отвлекая его от телеэкрана, спросила:
— Значит, надумал ко мне завернуть, потому что вообразил — у меня никого нет?
Он честно признался:
— Ага. Одной-то обидно. Была ты у нас всегда заправилой, а теперь… Рассердились ребята. Ты, конечно, хорошего хотела. Только они уже не тебе подчиняются, а Миколе.
— Миколе? — Ах да, конечно, Буркова можно звать и так: Микола. — Почему же они ему подчиняются?
— Не знаю. «Альфа» — он.
— А ты — «Омега»?
Ясенев ухмыльнулся.
«Альфа и Омега» — так их, Буркова и Ясенева, окрестил Гена Землюков. Сидят они за одной партой, а в журнале, по списку — на крайних полюсах: Бурков первый — открывает список, Ясенев — последний, замыкающий.