Хотя уж очень бойко говорил он о деньгах, о заработках, о пользе.
Польза-выгода. Как у Ларисиной мамули.
Не оттого ли и окрестила Лариса его родителей типичными куркулями? Да и его самого.
Мы дошли до кинотеатра «Луч». Здесь работал Гвоздилов. Н. Б. пронзительно свистнул. Гвоздилов показался на высокой площадке перед кинобудкой. С высоты он жестом пригласил нас: «Поднимайтесь».
С той самой минуты, когда Н. Б. повел меня куда-то, я не спрашивала куда. Было ясно: идем к Ларисе. И поднимаясь по крутой лесенке с железными поручнями, я думала, что сразу увижу ее. Но оказалось не так.
Через узенький тамбур с грязными серыми стенами и с плотно закрытой в глубине его темной дверью, на которой висела табличка «Аппаратная. Вход посторонним воспрещен», я попала вслед за Бурковым в какую-то боковую комнатушку, тоже узенькую и грязноватую и полутемную, потому что единственное окно, освещавшее ее, находилось чуть не у самого потолка. В комнатушке стоял стол и несколько стульев. У стола сидели Сирота и белогривый бородач-тенор, играли в карты. Гвоздилов до нашего прихода тоже играл, но теперь остался на ногах, а увидев меня, и Сирота вскочил:
— А-а-а, принцесса! — Он завертел перед моим носом растопыренными пальцами. — Ты что же это: милицию наводишь? — Горящими угольками заискрились глубоко упрятанные его глаза. — Вот как вмажу!
Я отпрянула.
— Кочумай! — раздался окрик Гвоздилова.
Не знаю, какой смысл на их дурацком жаргоне имеет это словечко, прозвучавшее, как приказ, только Сирота не посмел ударить меня.
— Попадись еще!
— По твоей милости нас тягают, — словно закрепил его угрозу Гвоздилов. — А мы — что? Преступники?
— Пусть топает подальше! — оскалился Сирота. — Поняла?
Я поняла. Для них я заклятый враг. Они это хорошо знали. И я не скрываю — нас ничего не связывало. Не могло связывать. Только Лариса.
В наступившем молчании стала слышна тихая музыка. И приглушенно заворковал мягкий женский голос — из вороха оберточной бумаги, лежащей на столе с разной снедью, выглядывал никелевой отделкой включенный транзистор. Блестящий и нарядный, он казался случайным в этом мрачном закутке, куда, словно в насмешку, проник живой голос из светлого мира.
— Хорошо, я уйду, — сказала я. — Только все равно не будет по-вашему, не останется с вами Лариса.
— Да плевать нам на твою Ларису! — выкрикнул Сирота.
И это была тоже правда — им плевать и на нее, и на меня, на всех на свете! Лишь бы никто не мешал жить, как они хотят.
Тенор-бородач внезапно затянул:
Ты сетуй иль не сетуй — все до поры!
И Сирота подхватил, дергаясь всем телом: