— Ты не соображаешь, — Виктор смотрел на Цилю в упор и в глазах его было отчаяние, — да, убил рыбаков Паук. Но сделал он это по приказу Котовского. Убить их приказал ему Котовский.
— Зачем это ему? — удивилась Циля.
— Он хочет взять под контроль всю контрабанду в городе. Это страшный человек. Он и этот его... Мишка Няга. Кое-что знаю я об этом Мишке. Но даже тебе не могу рассказать.
— Расскажи! — умоляюще сказала Циля.
— Чтобы ты подруге своей передала? Ну уж нет! — усмехнулся Виктор.
— Но если Таня в беде с этим Мишкой Нягой, я же должна ее предупредить.
— Таня не в беде, — снова усмехнулся Виктор, — мы в беде. Не она.
— Почему? — Циле стало страшно.
— Потому, что я знаю про причастность Котовского к убийствам и к бандам, и я могу это доказать.
— Что это значит? — Циля еще не понимала.
— Это значит, что Котовский теперь должен убить меня.
— Да зачем ему, красному командиру, за такой гембель? — Циля развела руками.
— Вот именно потому, что он красный командир и большой человек, он и убьет меня! Ты представляешь, что будет, если я докажу, что он обыкновенный бандит? Это страшный человек! И особенно он страшен потому, что поднялся так высоко. Он думает, что может творить все, что хочет. И тут появляюсь я.
— Может, ты его и остановишь.
— Нет. Силы не равны. Он убьет меня. Я это чувствую. И я не хочу, чтобы ты погибла со мной.
— Ты не понимаешь, — усмехнувшись, Циля обняла его обеими руками, — я погибну без тебя.
Снова громыхнула собачья цепь. Раздался оглушительный собачий лай. Цепь страшно зазвенела. Это означало, что пес прыгал по будке, яростно громыхая ею и исходясь в истошном лае.
— Вот тварюка проклятая! — Циля поднялась, — пойду посмотрю.
— Сядь! — Виктор с силой потянул ее за руку, заставил сесть.
— Что за... — начала было Циля, но Виктор резко оборвал ее:
— Молчи!
Лай вдруг достиг своей высшей ноты, а потом перешел в истерический визг. Так могут визжать только от нестерпимой, неожиданной боли. Циля вздрогнула. Визг оборвался. Вдруг наступила тишина. Но прозвучало это более жутко, чем предыдущие звуки.
Кровь отхлынула от лица Цили. Виктор с силой сжал ее руку, словно пытаясь успокоить. Дверь в комнату начала медленно открываться...
Тане снился странный сон. Она бредет по катакомбам, не разбирая дороги. В ее руке дрожит пламя тоненькой зажженной свечи, освещая бесконечную пустыню желтых камней. Она идет медленно, испытывая небывалое ощущение страха. Лабиринт манит ее, но из этого лабиринта нужно выбраться любой ценой.
Вдалеке послышались голоса, но вместо того, чтобы идти на звук, Таня стремилась как можно дальше уйти от них, спрятаться, раствориться в бесконечности этих желтых стен. Голоса навевали тоску — не ужас, а холодное, серое чувство, которое в определенные моменты жизни бывает страшней самого глубокого и эмоционального горя. Тоска, медленно обволакивая все пылью, дымкой, словно серой слизью, отнимает радость жизни по крупицам, высасывает ее из души, как вампиры пьют кровь. Горе можно оплакать, пережить. Тоску — нет. Таня испытывала тоску.