— Глупость какая-то! — Котовский натянуто хохотнул. — С чего это Майорчику меня убивать? Ничего плохого я ему не сделал! А то, что бордель разгромил... Так время было такое, зачистка.
— А вот увидишь! — Мишка Няга стал мрачен. — Попомнишь мои слова! Ты бы осторожничал получше. Зайдер — он злопамятный. Он ведь не просто так в Одессу поехал.
— Это еще зачем? Что ты имеешь в виду? — было видно, что Котовский расстроен неприятным разговором.
— А то и имею в виду, что надоело Зайдеру на сахарном заводе сидеть. Вспомнил, кем был в прежние годы. Правая и самая верная рука Японца — в Одессе не последний человек. А правильные выводы ты и сам сделаешь.
— Я ведь помог ему, — Григорий нахмурился, — он просил...
— А пословицу ты не слышал, да? Сколько волка не корми, он все в лес смотрит! Тебе надо избавиться от Зайдера! Или вот так спокойно ты дашь себя убить?
— Я не верю, что Мейер хочет меня убить! — убежденно сказал Котовский. — Глупость это.
— В общем, ты как хочешь, а я поскорее возвращаюсь в Одессу, — подытожил Мишка.
— И что ты собираешься делать? — Котовский хоть и не подавал виду, но был явно расстроен этим неожиданно повернувшим не в ту сторону разговором.
— Послежу за Зайдером. Есть у меня весточка от людей, что он присматривает Паука...
— Контрабанда? — сразу понял Котовский.
— А то... Склады. Все солянки. Теперь ты понимаешь, что он присмотрел? Это тебе не сахар по карманам рассовывать!
— Может, ты и прав, — Григорий вздохнул. — От семи смертей бежать, а одной не миновать... Я в последнее время все чаще думаю об этом.
— Не о том думаешь, — упрекнул его Мишка, — о безопасности своей надо думать!
В комнате больше никто не писал и не читал. Уже не скрывая, все откровенно слушали разговор.
Одесса, март 1925 года
Оперный театр был полон. Давали «Корсара», и публика собралась посмотреть знаменитый балет. Впрочем, в зале были не только любители театра. Чтобы «сделать полный зал», как всегда говорили в Одессе, большевики согнали солдат из окрестного гарнизона. Только вернувшиеся с полей жестоких боев, они еще не успели прийти в себя от войны. А потому не особо понимали, для чего их согнали, для какой цели.
В ношеных старых гимнастерках, с ружьями, они очумело ворочали головами по сторонам, явно испугавшись роскоши Оперного театра. Большинство солдат, жителей деревень, никогда не видели подобной красоты, а потому страшно робели перед лицом этого удивительного великолепия, которое в глубине души они все-таки не могли ни понять, ни принять.
Спектакль был юбилейным. И, чтобы хоть как-то отметить знаковую дату, в зале было собрано все городское начальство. Самые именитые большевики города сидели в ложах. В тот год как раз стало появляться понятие «партийная номенклатура». И большинство начальников уже научились ценить себя, а значит, отказывались сидеть среди простых людей.