Алексей подумал, как смешно все тут собрались: мама, Генриетта, Лиза, Тоня, Оля, он сам… У него в уме вдруг завертелось что-то вроде рассказа или даже повести, условное название «Панихида». Вот написать бы, как у гроба собрались люди, связанные таким узлом отношений. Вот стать бы журналистом, как муж Сотниковой, и жить в свое удовольствие, без диссертаций, допусков, секретностей, испытаний и интриг. «Но тогда бы, – разумно охладил сам себя Алексей, – он бы не попал в круг избранных и никакого тебе узла людей и отношений».
Ну и конечно, как всегда с ним бывало, он как будто сбоку удивлялся сам на себя: «Лежит в гробу человек, которому я мало что обязан работой и карьерой, – человек, который, оказывается, был моим отцом, а я об этом узнал только три дня назад, после его смерти… Но я не плачу и не схожу с ума, я думаю о том, как стать членом коллегии Управления, о молоденькой Ольге с ее потрясающими руками, о невыносимой Лизе, о том, что надо бы непременно хоть двумя словами почтительно переброситься с Шибаевым, попасться на глаза Устинову и вообще о всякой херне вроде повести под названием “Панихида”. Ну что я за скотина бесчувственная?» Но в словах «скотина бесчувственная», адресованных самому себе, было столько симпатии и любви, что Алексею стало еще стыднее, и он заставил себя перестать об этом думать.
Да. В общем, мама мужественно перенесла смерть Ярослава.
Но через полтора года смерть Любови Семеновны повергла ее в полное отчаяние. Очень театральное – она рыдала, голосила, чуть ли не головой билась о край гроба, покрывала поцелуями желтое морщинистое лицо покойницы и вскрикивала: «Любочка, Любашечка моя!» Театральное, но все же искреннее. Не совсем понятно почему. Кто была эта Любовь Семеновна? Задушевная подруга, родная сестра? Нет, писклявая старушка с румяными щечками и глупыми рассказами, дальняя родственница, вот и все. Нет, не все. Алексей понял: это последний человек, для которого Римма Александровна была богиней и королевой. Папа, кандидат искусствоведения, который не мог надышаться на хрупкую беленькую красавицу дочь. Важный художественный критик Колдунов, от которого ее увел молодой сталинский нарком Перегудов. Его друг, гений радиотехники Ярослав Смоляк. Сын! Сын Алеша, который смотрел на нее сияющими глазами. И вот, наконец, Любовь Семеновна. У сына своя королева, а остальные умерли.
Похоронив Любовь Семеновну, мама не то чтобы постарела, а как-то внутренне сжалась, ссутулилась, растерялась и оробела, хотя ей еще не было шестидесяти. Пятьдесят восемь с половиной, вот. Когда к ней переехали Оля и Алексей, она наконец затеяла