– Там человек… – сказала Оля. – Там. – Она показала рукой. – Сидит.
Алексей несколько секунд думал, надо ли снять тапочки и надеть туфли. Но потом решил, что не надо.
Это оказалась Тоня.
– Погоди, – сказал Игнат. – А как она вошла без домофона? Или она знала код?
– Господи! – вздохнула Юля. – Год-то какой? Восемьдесят четвертый! Тогда не было никаких домофонов и кодовых замков. А дом был хоть академическо-министерский, но не охраняемый. И даже без лифтера, без консьержа, представь себе.
Тоня сидела на ступеньках, подложив под себя сумочку и обхватив колени руками. Она поздоровалась с Олей. Оля, наверное, подумала: как странно, что эта некрасивая сорокалетняя тетка – ее сестра по отцу. А может, ничего не подумала, потому что уж очень много всего было сегодня вечером. Алексей велел Оле ехать домой, а Тоню пригласил зайти. Она немного поупиралась, но он сказал, что Римма Александровна уже спит.
Пришли. Положил ей салата и ветчины, налил вина. Тоня сказала, что Ярослав Диомидович умер; ей позвонил его адъютант. И еще сказала, что она от него беременна. Она работала медсестрой в Кунцевской больнице Четвертого управления. Ее Алексей туда устроил. Ярослав ее знал с детства, еще до того времени, когда Сергей Перегудов ушел от ее мамы Валентины Михайловны к матери Алексея, к Римме Александровне. Потом они не встречались и вот увиделись год назад примерно, Ярослав там лежал на обследовании. Он уже был вдовцом. Ему было за шестьдесят, он же двадцатого года. Обещал, что распишутся, что пропишет ее к себе – у него шикарная квартира на Смоленской набережной. Но не успел. Жалко, конечно. Но ничего. Залетела ворона в высокие хоромы. Не жили хорошо, и начинать не надо. Ничего. Она привыкнуть не успела. Год всего прожили. Если можно так выразиться, конечно.
Вдруг рассказала, что у нее с Ярославом был тяжелый разговор, совсем недавно, может, на той неделе. Она спросила, почему у них с Алисой Карловной не было детей.
– Он признался, что в пятьдесят первом, когда их с Алисой арестовали, ее били, она была на пятом месяце. Били в живот и выбили ребеночка из нее. Их отпустили через три дня, но она выкинула еще в тюрьме, потом сильное кровотечение, операция, и всё. Я ему сказала: «Как же ты можешь после этого на коммунистов работать?» Он мне: «Это не коммунисты, это родина». А я ему: «Где ж твоя родина без коммунистов? Ты родился при коммунистах и при коммунистах умрешь».
– А он что? – изумился Алексей.
– А ничего, – сказала Тоня. – Ушел в другую комнату. Сказать-то нечего! Я его, честно скажу, любила. А после этого разговора уважать перестала. Он же генерал. У него же личное оружие. У него же в армии все знакомые и в КГБ тоже. Нашел бы того гада, который из его жены его ребеночка сапогом выбил, и пулю бы ему в лобешник!