Но Ашер понял, что она соврала.
Все поняли, что Тень что-то недоговаривает.
* * *
Расходясь, Ашер заметил девушку, что стояла в конце всех и смотрела прямо ему в глаза.
Ее взгляд был жестокий, но и мягкий одновременно. Она смотрела на него с призывом.
— Катрина — Это слово, это имя он выдохнул как пар, как легкое дыхание. И вот они смотрят друг на друга.
Эти четыре месяца их поменяли, отдалили друг от друга. Они будто стали… чужими.
Он смотрел на нее и двоякое чувство посещало его. Его тянуло к ней, он хотел ее обнять, но несколько месяцев, на протяжении которых Баронесса заговаривала ему, что он — Король. И поэтому стеснялся ее. Стеснялся этой обвисшей одежды, этого доброго, мягкого взгляда. Ведь он всегда был добр к ней, но не улице же признаваться в своих чувствах? И потом… Торн. Катрина наверняка видела его с Торн и… Ашер потерял дар речи. Что-то спрашивающий старик не дождался своего ответа, так как Ашер покинул его и углубился в толпу.
И внезапно выйдя, он оказался прямо перед ней. Она смотрела на него с вызовом, с ненавистью, с горечью. И с нежностью.
Первая его мысль — обнять, прижать к себе… но что-то мешало. Не отвращение ли?
«Да какое тут может быть отвращение!» — сам себя начал уговаривать Ашер.
— Катрина — он поклонился ей, в знак уважения и почтения, но весь его взгляд, все его мысли были направлены на одно — на большой живот.
— Ашер — Она брезгливо поморщилась от ветра, который дул ей в спину — Можешь оставить этот этикет другим… куда ты пропадал? И кто это был. рядом с тобой?
— Катрина не при всех это будет сказано…
— К черту всех, Ашер! Ты оставил меня одну! — Гневно топнув ногой и убрав непослушный локон за ухо, девушка продолжила — Ты оставил меня и Кондрата здесь, в общине! И не смей мне лгать, что не знал о налетах Теней сюда!
— Ты была в безопасности…
— В какой? В какой я была безопасности? Ашер… прошло четыре месяца…
Зеваки, проходящие мимо этих двоих оборачивались, так как хотели все услышать. Каждое слово. Но Ашер и Катрина молчали. Они смотрели друг на друга, больше всего на свете желая обнять… но время и обстоятельства, с которыми они столкнулись, вызывали у них отвращение друг к другу, а не любовь, что была раньше. Он любил ее, и она любила его, но… что-то сейчас мешало.
— Четыре — он посмотрел на живот и положил на него руку, начиная нежно проводить ею.
— Это…
— Если ты спросишь, чей это ребенок, клянусь богами, я ударю тебя. — Она усмехнулась, но глупо, как-то нелепо… не искренне.
— Я знаю, что это ребенок мой. Сколько месяцев?
— Шесть.
— А… почему не говорила?