Я стараюсь казаться спокойной, хотя мысленно кручусь колесом от восторга.
– И Энни вернется, – говорю я, перешагивая через трещину в асфальте. – Мне не терпится рассказать ей про нашу с вами встречу. Наверное, она будет рада.
– Я тоже так думаю.
Некоторое время мы идем в приятной тишине.
– Вы обходите трещины? – спрашивает Том, приостанавливаясь, чтобы посмотреть, как я иду. – Обходите! – Смеясь, он обнимает меня за плечи. – Кто на трещину наступит, тот родную мать погубит? Раньше я тоже верил в приметы.
– Вы, профессор биохимии? Были суеверным?
– Да. Раньше.
Отстраняюсь и окидываю его взглядом:
– А потом вы отобрали сто человек, которые наступают на трещины, и сто человек, которые трещины обходят, сравнили состояние здоровья их матерей и не выявили существенных различий?
Том привлекает меня к себе и убирает волосы с моей щеки:
– Вас никогда не обвиняли в том, что вы язвительная особа?
Его прикосновение мне приятно. Улыбаюсь, стараясь дышать ровнее, чтобы сердце не стучало слишком быстро.
– Так почему же, док, вы перестали быть суеверным?
– Я годами боялся пройти под лестницей и бегал от черных кошек, но Гвен все равно погибла, – отвечает Том, целуя меня в макушку. – С тех пор я в приметы не верю.
По асфальту тянется янтарная дорожка фонарного света. Мы молча проходим мимо домов, где каждая квартира стоит миллион долларов.
– Да уж, – говорю я наконец, – если бы все в жизни было так просто! Кинул щепотку соли через плечо и всю жизнь горя не знаешь! Не представляю себе, как вы справились со своим горем. Если бы Кристен убил пьяный водитель, я, мне кажется, никогда не смогла бы простить этого человека.
– Да, было тяжело.
– Вы пытались призвать его к ответу? – мягко спрашиваю я.
– Ее, – поправляет меня Том. Он весь напрягся, на скулах проступили желваки. Когда он поворачивается ко мне, я вижу в его глазах бурю. – Тем пьяным водителем была сама Гвен.
Мы садимся рядом на скамейку под платаном. Том рассказывает, как однажды жена позвонила ему на работу и попросила, чтобы он забрал ребенка из садика.
– Она якобы забыла, что записалась на маникюр, а я был не в духе, – говорит он, глядя в пространство перед собой. – Я не успевал закончить срочное дело и резко сказал, что мой грант поважнее ее ногтей. Мол, ты, в отличие от меня, не работаешь. Выкручивайся сама. – Том упирается локтями в колени и сцепляет руки, не поднимая головы. – Потом я снова и снова прокручивал в памяти тот разговор и спрашивал себя, как можно было не понять по голосу, что она пила? Если бы я знал, я бы, конечно, все бросил и приехал.