Давно уже исчез за кормой форт, показался остров Котлин, сверкнул внезапный солнечный луч на куполе Кронштадтского морского собора; а в памяти всё не исчезал мрачный образ чудовищного сооружения.
* * *
Дверь казённой квартиры открыл незнакомый матрос в заляпанном кухонном переднике поверх формы.
– А где Лобов? – назвал я фамилию папиного вестового.
– Нету таких, – хмуро ответил незнакомец, – тебе чего?
– Я приехал к отцу, инженер-капитану Ярилову.
– И таких нет. Здеся капитан второго ранга Зинченко проживают.
Я растерялся. Как так? Неужели перепутал этаж или парадную? Но нет: обои те же, и медный персидский кувшин в углу… Это квартира отца.
– Прекратите шутки, мне не до них, – сказал я строго, – или надо обратиться к Семёну Семёновичу?
– К кому? Путаешь, паренёк.
– К помощнику коменданта Кронштадта, мы с ним дружны. Вот окажетесь на гауптвахте, друг мой, сразу память вернётся.
Матрос будто сдулся и начал нервно теребить грязный передник:
– Да что вы, барин, зачем так? Мы вчерась въехали, а до нас жил какой-то инженер, да. Вот и послание я на почту собирался отнесть, они просили, да не успевши.
Я забрал письмо; оно было адресовано не мне, тётке. Но это не остановило меня: нервно надорвал конверт, пробежал сухие строки с распоряжениями по хозяйству и пояснениями о переводе денег. Не сразу увидел ещё один листок, подписанный «Николаю».
Всего восемь строчек.
«…поступить по-иному. Андрея нет; смерть его требует отмщения. Это ненормально, когда на войне погибает сын, в то время как отец отсиживается в тылу; первыми должны умирать родители, а не дети. Я добился, прикомандирован к флагманскому минному офицеру. Срочно выезжаю в Либаву, эскадра выходит на днях. Не извиняюсь перед тобой, Николай: уверен, ты прекрасно меня поймёшь и не осудишь. Обещаю писать с дороги.
Будь мужчиной.
Инж. – кап. Ярилов И. А., сентября 28-го числа».
– Ну, барин, всё теперь хорошо? – осторожно поинтересовался матрос.
– Нет. Всё очень плохо, – ответил я и вышел из чужой квартиры.
И здесь – не успел.
* * *
До обратного рейса было ещё два часа; чтобы как-то отвлечься от снедающих меня печальных мыслей и убить время, я зашёл в гости к бывшему папиному сослуживцу, проживавшему в том же доме, но в соседнем парадном.
Олег Михайлович Тарарыкин год уже как вышел в отставку, но остался в казённой квартире Морведа. Жил он бобылём; может, поэтому был со мной столь ласков и внимателен, видя во мне сына, которого сам не имел.
Во время редких поездок в Кронштадт я обязательно с ним встречался, болтал о всякой всячине; и даже о таком, что никогда не решился бы рассказать вечно хмурому и занятому отцу.