Музыка вдруг обрывается со странным звуком скрежета, и только тогда понимаю, что она была «живой». В углу на оборудованной сцене находится группа музыкантов, а гитарист, у которого должно быть порвалась струна, заверяет публику, что веселье сейчас продолжится, сбрасывает гитару и вооружается другой.
Пока стою на месте и нахожусь в неком пространственном ступоре, кто-то хватает за руку и тащит дальше.
— Позже танцпол опробуешь, — бросает Яроцкий через плечо, волоча меня к стойке бара.
Вечер пятницы проходит определённо шумно и весело у собравшегося здесь народа. «BarBoss» — бар днём и клуб ночью неспроста считается одним из самых популярных мест в городе. Полина рассказывала, что цены здесь не заоблачные, музыка отличная, персонал на высшем уровне, а администрация никогда не позвонит «мамочке» с жалобами, что их малолетняя дочь нажралась водки и её тошнит в туалете.
И теперь я вспоминаю почему.
Этот бар — одно из сотен заведений семьи Светлаковых, какими застроено всё черноморское побережье и не только. Так что и нет ничего удивительного в блате для «своих».
А вот и сама Вероника. Сидит на одном из высоких барных стульев и, перегнувшись через стойку, щебечет о чём-то с барменом.
Красивая, как всегда. В узких чёрных джинсах и короткой, едва прикрывающей грудь белой футболке. Слегка завитые волосы, будто намеренно небрежно разбросаны по плечам, на лице — идеальный макияж с пышными ресницами и с яркими губами. И даже в вот таком вроде бы простом виде Светлакова умудряется выглядеть поразительно эффектно. Хочешь не хочешь, а задумаешься: на ЧТО похожа я в своей малопривлекательной сырой от дождя одежде, без макияжа, да ещё и с оранжевым гнездом на голове!
— Привет. Что это за кепка на тебе? — пока мнусь у стойки, Вероника обвивает руками шею Яроцкого и скорее всего, целует, но моя шкала «неловкости» настолько высока, что я предпочитаю разглядывать своё мутное отражение в глянцевой поверхности браной стойки.
— Она? — А это судя по всему про меня. — Почему она здесь? — И странно, но голос Вероники не звучит удивлённо, или раздражённо, наоборот — даже заинтриговано как-то.
— Налей ей, — обращается к бармену Макс и кивает на меня. — Что будешь? Я плачу.
— Ничего, — мямлю, сжимая в кулаках рукава толстовки. — Я не пью.
— Кто это тут у нас печень жалеет? — чьи-то руки так внезапно обхватывают сзади, что чисто рефлекторно локоть совершает выпад назад и врезается в живот Оскара, который дурачась, сгибается пополам, смеётся и делает вид, что было очень больно.
А меня в холодный пот бросает от одного вида этого парня. Пячусь назад, пока не упираюсь спиной в стойку бара и перепугано смотрю на Оскара, который продолжает веселиться. Светлые волосы, залитые лаком, топорщатся и блестят в приглушённом освещении, взгляд кажется игривым, улыбка настолько широка и опасна, что вселяет ужас. Этот парень… каким бы ни был на самом деле, однозначно меня пугает.