– Вот, Олег Орестович, придется вам вернуться к своей изначальной профессии. Представьте себе – меня обокрали. И причем самым примитивным жлобским образом, несмотря на охранную систему, службу безопасности (гневный взгляд в сторону понурого Леонкавалло) и стальные двери. Вот полюбуйтесь!
Он распахнул прикухонный чулан (бывшую комнату прислуги), и глазам следователя предстала одностворчатая рама с аккуратными вырезами стекла в нижнем и верхнем углах, – ровно настолько, чтобы открыть шпингалеты.
– Совсем ворье распустилось! Черт знает что в стране творится! – негодовал Герман Бариевич. – Я бы всех этих домушников на запчасти отправил!.. Ну, кто мог подумать, что, пока мы работали в Вене, здесь устроили ремонт и эти мерзавцы влезли на пятый этаж, подогнав к окну строительную люльку. Вон она качается под крышей.
Еремеев выглянул: все было удручающе просто и нагло. Ленивый бы не воспользовался такой возможностью.
– Что взяли?
– Сущую ерунду: видеоплейер, телевизор, музыкальный центр, автоответчик. Самое неприятное – унесли совершенно ненужную им, но очень памятную для меня вещицу: пасхальное яйцо из малахита в серебряной оправе. Работа Фаберже. Яйцо открывалось, и в нем можно было видеть серебряную копию храма Христа Спасителя. Кресты на пятиглавии – золотые. Но масса золота не больше грамма. Эта вещица дорога только мне и больше никому. Я готов выложить десять тысяч долларов тому, кто найдет это яйцо в ближайшие десять дней. Но величина приза будет уменьшаться с каждым безрезультатным днем на тысячу долларов. Не найдете на двенадцатые сутки, разговор будет с каждым особый. О профессиональной пригодности. Ясно?
Оба молча кивнули. Еремеев никогда еще не видел шефа в столь взвинченном состоянии и никогда не слышал, чтобы он объяснялся столько жестко и резко.
– Действуйте!
Глава десятая. «Сонькин день», или Теща кубика Рубика
Вечером Еремеев вышел на балкон по старой лодочной привычке «взять воздуха» на сон грядущий, собраться с мыслями.
Москва расстилалась перед ним с высоты двадцатого этажа. Гигантский город возжигал мириады своих вольфрамовых нитей – электрическое огнище горящих окон уходило за горизонты любого румба. В этом великом океане людей и вещей предстояло отыскать малахитовую песчинку – яйцо работы Фаберже. Чудо еремеевской профессии состояло в том, что во взбаламученном житейском море песчинку эту отыскать было можно. И нужно. Очень нужно. Олег прекрасно понимал, что Герман Бариевич в этом деле прежде всего рассчитывает на него, на Еремеева, а не на «шефа службы безопасности». Не оправдать доверия значило потерять очень многое. Леонкавалло ничуть не откликнулся на пацифистский призыв Гербария – «мальчики, давайте жить дружно». Всякий раз, когда они встречались глазами, Еремеев чувствовал ледяную пустоту двух направленных в него пистолетных зрачков…