– Вот видишь, вот видишь, сука, – слова потекли из него, как гной, как застарелый яд. Лицо исказилось от гнева. – Тебе даже было на нее насрать, просто очередная безымянная подстилка.
На долгий миг прошлое нахлынуло на меня, как прибой. Оболочка «Эйшундо» перехватила управление, и я завис в освещенном туннеле из калейдоскопических образов того лета. На веранде у Ватанабе. Жара, давящая со свинцового неба. Редкий бриз над Простором, неспособный даже пошевелить тяжелые зеркальные музыкальные подвески. Кожа, скользкая под одеждой, в крупных каплях пота – на виду. Ленивые беседы и смех, едкий аромат морской конопли в воздухе. Зеленоглазая девушка.
– Это же было двести долбаных лет назад, Рад. И ты с ней даже почти не разговаривал. Ты херачил мет с сисек Малгожаты Буковски – как, блин, обычно и делал.
– Я не знал, как разговаривать. Она же была… – он запнулся. – Она же мне нравилась, ты, гондон.
Сперва я не узнал звук, который вырвался из меня. Это мог быть поперхнувшийся кашель от дождя, который заливался в глотку каждый раз, как я открывал рот. Было похоже на всхлип, крошечное выворачивающее чувство, будто внутри что-то отошло. Ускользнуло, потерялось.
Но нет.
Это был смех.
Он нашел на меня после первого приступа захлебывающегося кашля, как тепло, требуя свободного места в груди и выхода. Он выплюнул воду из моего рта, и я не мог остановиться.
– Хватит ржать, сука.
Я не мог остановиться. Я хихикал. Свежая энергия напрягла мои руки от незваного веселья, в гекконовые ладони хлынула новая хватательная сила, до кончика каждого пальца.
– Тупой ты придурок, Рад. Она же была из богатеев Ньюпеста, она не собиралась тратить жизнь на уличных отбросов вроде нас. Той же осенью она уехала учиться в Миллспорт, и я ее больше не видел. Она мне даже сказала, что я ее больше не увижу. Сказала не расстраиваться, что мы повеселились, но дальше жизни у нас разные, – почти не осознавая, что я делаю, я поймал себя на том, что начал подтягиваться на крае загона под его взглядом. В грудь уперся твердый угол вечного бетона. Я задыхался, когда говорил: – Ты правда думаешь. Что у тебя были какие-то шансы с такой Рад? Думал, что она тебе… Детей народит, будет сидеть на верфи в Шпекны с другими марухами? Ждать, пока ты вернешься? Бухой от Ватанабе под утро? В смысле, – между вдохами снова прорывался смех, – это насколько ж отчаянной должна быть женщина, любая, чтобы на такое согласиться?
– Пошел ты! – заорал он и ударил меня ногой в лицо. Наверное, я знал, что это случится. Я точно его провоцировал. Но все вдруг показалось далеким и не важным на фоне блестяще-ярких образов того лета. И в любом случае, все делала оболочка «Эйшундо», не я.