— Что за… ржа меня побери, ну вот как?! — простонала я, вновь аккуратно перенося вес на левую ногу. Лодыжка отозвалась тупой ноющей болью. И как я не заметила этого сразу?
— Что такое? — за обоих мужчин спросил Ив.
— Ногу повредила. Да слегка, я как-нибудь… доковыляю. Стьёль, куда! Ну ты же сам раненый! — с тяжелым вздохом проворчала я мужу, легко подхватившему меня на руки. Тот в ответ только недовольно поморщился.
— Может, правда я донесу? — предложил Ив, вопросительно вскинув брови.
Каким взглядом на это ответил альмирец, я не видела, потому что снова смотрела на него справа, со стороны повязки. Но Ив вскинул руки в жесте капитуляции и искренне, от души расхохотался.
— Спокойно, я не в том смысле! Мне Тия как дочь, я на нее не претендую.
Мой муж в ответ на это выразительно скривился, качнул головой и, на том завершив разговор, зашагал в нужном направлении. Ив, насмешливо фыркнув, двинулся следом.
«Неужели ревнует?» — шевельнулась радостная мысль, но я одернула себя. Конечно, хотелось бы, чтобы действия мужа оказались продиктованы чувствами, но, скорее всего, двигало им что-то другое.
— Стьёль, может, все-таки не стоит меня таскать? — мягко, увещевательно предложила я. — Ты же сам ударился, был без сознания, а это может быть опасно… — я ласково коснулась его виска кончиками пальцев, внимательно разглядывая рану на голове. Выглядела та, впрочем, не так страшно, как мне показалось на первый взгляд. Просто ссадина. Но на белых волосах запекшаяся уже кровь смотрелась жутковато, в очередной раз неприятно напоминая родовые цвета кесарей Вираты.
Муж в ответ недовольно скривил губы и промолчал. Как обычно.
Я вздохнула, дотянулась и поцеловала его в висок.
Как, должно быть, тяжело, когда не можешь сказать даже простейших слов, не можешь дать понять, что тебе нравится, а что нет…
Надо все-таки основательней взяться за изучение этого языка. Да, дел много, но это с каждым часом, по-моему, становится важнее.
Стьёль Немой
Невысказанные слова жгли горло.
Это было мучительно, почти физически больно, как будто мне в шею воткнули раскаленный стальной прут и крутили его туда-сюда.
Именно это ощущение я ненавидел всей душой, именно из-за него подался к жрецам Немого-с-Лирой. Шепотки можно было перетерпеть, презрительные гримасы тем более, жалость меня не беспокоила, даже интриги и попытки использовать калеку по своему усмотрению — как будто я головой повредился, а не потерял голос — не играли решающей роли.
А вот эта собственная беспомощность, когда ты не можешь объясниться с окружающими, когда достаточно нескольких слов — но сказать их невозможно… Вот это бесило до кровавой пелены перед глазами. Приходилось стискивать кулаки и сжимать зубы, не имея возможности ответить. Потому что для удара нужен веский повод, а его, как правило, не давали.