Странно, а у Светлого мне казалось, что как только освобожусь — оттрахаю все что движется, потом попинаю недвижимое… А вместо этого сижу напротив низшей, и жду…
— Владис, я не спрашивала… и, судя по тому, что ты не рассказываешь, это не самая… легкая тема. Где твоя семья? Может стоит как-то дать им знать, что ты жив и здоров?
Да, я рассказывал ей про детство с родителями и юношество с сестрами, но никогда не упоминал о том, что я сирота и что от сестер я часто уезжал, едва мне исполнилось четыреста пятьдесят — возраст первого совершеннолетия. Уже можно грубить мужчинам и вызывать их на дуэли. А женщины начинают воспринимать тебя не как ребенка, и кокетливо улыбаться, даря многообещающие взгляды. А вот семью заводить еще нельзя, до второго совершеннолетия. Мне до него еще жить и жить, марбхфхаискорт! Но я-то надеюсь дожить точно, а вот мышь…
— Сестрам может и надо. Только… Я не уверен в них. Понимаешь, меня захватили в таком месте, о котором знали лишь несколько человек и сестры в том числе. Пока я не вычислю, кто меня предал — не могу никому доверять. И потом, если уж честно, я просто не знаю, как попасть в мой мир, даже как туда сообщение передать.
— А родителям не надо? — очень тихо уточнила мышка, и, словно чувствуя заранее ответ, взяла меня за руку.
Я просто помотал головой, потому что до сих пор не мог вслух спокойно сказать, что они умерли. Посмотрел на поглаживающую меня пальчиками по руке Алену и, вздохнув, все же уточнил:
— Нет их… совсем. Давно уже нет.
— Как и моих, — так же тихо сказала мышка.
Помолчала, еще погладила меня и улыбнулась, словно отгоняя тот комок, что стоял у меня в горле. А может, не только у меня.
— Ну, мы-то есть. Давай ужинать, чертенок?
Я пододвинул Алене тарелку и бокал.
— Вино мне посоветовала Эмма Львовна. Сказала, что хорошее.
Алена.
Как оно так вышло, я сама не заметила. Просто в какой-то момент поймала себя на мысли, что с удовольствием бегу домой, потому что меня там ждут. И не просто кто-то, а этот конкретный… та-а-акой конкретный чертенок, что дальше некуда. Смешно…
Нет, правда! Я уже давно столько не гуляла и не смеялась. С ним легко. Вообще-то мне со многими легко, почти со всеми. Исключение составляют слишком настырные ухажеры и откровенные зануды. Чертенок не был ни тем, ни другим. Хотя некие намеки на попытки поухаживать у него явно проскальзывали, но как-то так ненавязчиво… и вообще он какой-то… родной, что ли, стал. Как будто был здесь всегда.
Я не могла не отметить, как сильно меняется парень за такое короткое, казалось бы, время. И поневоле закрадывалась мысль, что что-то сильно не так было у этих светлых с их перевоспитаниями. Осторожные расспросы выявили странную картину. Те сто лет, что Владис провел в «патриотическом лагере» он вообще помнил смутно. Скорее, тело помнило. А вот насчет сознания были непонятки. И про сто лет ему сказали, а не сам он посчитал и проследил, как выяснилось. Светлюк сказал, у которого чертенок провел три года и чуть окончательно не рехнулся, еще и озлобившись на весь мир. И в кого его, спрашивается, перевоспитывали?