Вот парторг напуган, это чувствуется. И это тоже странно. Он же первый должен такие разговоры пресекать. А он их сам начинает. А ведь он идеологический работник.
И подполковник, и директор совхоза, да, кстати, и участковый состояли в Коммунистической партии Советского Союза. «Но мы не идеологи, – думал подполковник, – для нас это что-то вроде дополнительной работы. А он вроде идеолог, а сам про вампиров слушает и верит. А видно, что верит, поэтому так и напуган. Хотя какой он идеолог? Для него это тоже просто работа. У каждой работы свой стиль. Партийные должны правильные слова говорить. Они – власть. Это их стиль. Мы, военные, форму носим, строем ходим, шахтёры, вон, улыбаются покрытыми угольной пылью физиономиями в телевизоре, интеллигенты стихи читают и советскую власть ругают. У всех свой стиль, свой обычай… Вот от этого пригорка уже близко, считай, приехали. Завтра вечером у директора посидим, он приглашал. Надо с ним поговорить, странная какая-то всё-таки история. Чего это на участкового нашло?»
Но уже видны были ворота КПП, и подполковник перешёл мыслями к текущим делам.
Глава 35. Объяснение Иевлевой с Фроловым
В этот же вечер у Иевлевой произошло объяснение со странным её любовником. Она успела немного привыкнуть к нему, теперь мысль о нём уже не сопровождалась спазмами внизу живота, близость с ним по-прежнему была по остроте совершенно не сравнима с тем, что приходилось ей испытывать до этого, но уже не приводила к потере сознания и не вызывала после себя сползания в глубокий сон, от которого женщина иногда просыпалась на своей кровати в общежитии, не помня, как вернулась.
У неё, впрочем, не было мысли, что ей это всё снится. Таким мыслям противоречили слишком отчётливые физиологические ощущения, свидетельствующие в пользу яви, отвергающие возможность квалифицировать прошедшее как сновидение. Она совершенно не представляла себе, что будет дальше, не имела ни малейшего понятия, кто этот человек, где он живёт, есть ли у него семья, чем он занимается и вообще куда он девается днём. Днём она ни разу не встретила его, хотя искала. Он никогда не договаривался с ней о встрече. Всегда появлялся неожиданно.
То, что милиция им интересуется, тоже вызывало тревогу. Но про вампиров – это, конечно, чушь собачья. Вообще непонятно, как могут взрослые люди, да ещё в милицейской форме, на полном серьёзе говорить про такие вещи.
Почему милиция про него расспрашивает? Бандит? Уголовник? Но ни разу он никакой агрессии не проявил, не истеричен совершенно, а блатных она видела, а кто их не видел в Ростове? Они сразу начинают давить, подчинять себе. Он совершенно не такой. Себе, конечно, подчиняет, тут она всё-таки вздохнула довольно шумно, но как будто это само собой разумеется, без всякой позы, без всякой злости. А чувствуется в нём только одно спокойствие, бесконечная уверенность в себе. Без давления, без унижения. Совершенно не по-блатному. Хотя и нежности особой тоже не заметно.