Это и есть послеклассический период, который иначе называется эллинизмом.
В результате завоеваний Александра Македонского от Нила до Дуная, от столпов Геракла до Индийского океана растекутся зародившиеся в Греции потоки, увлекая в свои воды тысячелетние традиции мира древнего Востока. Эллинизм сплетет их, вызывая к жизни новые облики культур. Боги Ирана, Малой Азии и Египта появятся в Европе, буддийские проповедники достигнут Афин; Рим будет чтить Исиду, Митру, Кибелу. Эпоха эллинизма станет временем напряженных поисков и чаяний. Но именно приход монархического типа правления на смену рабовладельческому демократизму античного полиса привёл к тому, что в эпоху эллинизма обострились проблемы личности, приобретя при этом какой-то болезненный характер. По мнению А.Ф. Лосева, в сравнении с культурой периода классики эллинистическая культура отличается полным аполитизмом. Это означает, что думающие внутренне свободные люди этой эпохи, которых в последующие времена будут называть интеллигентами, словно ушли во «внутреннюю эмиграцию». Деспотизм отрицал уже всякое свободное, а, главное, искреннее участие в политической жизни монархии. Вся личная самодеятельность гражданина, которая раньше так глубоко была связана с общественно-политическим коллективом полиса, могла быть теперь направлена только в сторону внутреннего углубления личности, поскольку это не мешало новому социально-политическому строю. «Подобное углубление личности было тем индивидуализмом, которого не знал классический полис, но который уже чувствуется в последние десятилетия V в. до н. э. у софистов и Еврипида. Теперь, в эллинистическую эпоху, этот индивидуализм получает огромное развитие и проявляется в самых разнообразных типах», – писал по этому поводу А.Ф. Лосев. Личность теперь оказалась незащищённой со стороны государства, наоборот, это государство приобрело по отношению к личности исключительно враждебный характер. От воли индивида уже почти ничего не зависело. Монархи из распавшейся империи Александра Македонского начали обожествлять себя. Так, династии Птолемеев понравился культ египетских фараонов, и они довольно быстро стали отождествлять себя с ними. Но с культом живых носителей власти связано и почитание Тихе – случая, капризной и своенравной фортуны. В полную превратностей эпоху, когда звезды диктаторов восходили и падали, когда какие-то силы, казалось, подыгрывали то одному, то другому, так естественно было уверовать в Случай. Впоследствии Плиний писал: «Во всем мире, во всех местах и во все часы все голоса признают и называют одну фортуну, ее одну обвиняют, только ее одну тянут к ответу, ее ругают и чтут; она превратна, многие ее считают даже слепой, она непоседлива, непостоянна, неверна, изменчива, покровительствует недостойным».