Такой вот военкомовец попался Сереге – хоть матюкай, хоть спасибо говори. Особых проблем угодить на войну тогда не было, и секретность этому абсолютно не мешала. А детдомовец с ледяным огнем в глазах покатил эшелоном на Север, будто в издевку. Внутренние войска, лагеря, далекое эхо дедовой юности. Самому, впрочем, до «деда» было пока далеко. Пока что был неуставняк, жестокая «духанка», помноженная на восточную изощренность. Призывали в конвойные части все больше из Средней Азии, старослужащие себя ощущали помесью баев с сатрапами, превращая новобранцев в дехкан и рабов. Молодняк выдерживал не всегда – кое-кто «вставал на лыжи», замерзая потом в бескрайней зимней лесотундре. Еще случались попытки суицида, разные по степени успешности.
Одного самоубийцу Сергей еле-еле успел выдернуть из петли. Откачал, оживил, дал по морде слегка, на правах спасителя. Командирам сообщать не стал, а крутых «дедушек-баев» вызвал в туалет, на беседу. Всех четверых сразу. Специально сбежал «с тумбочки», где положено было дневалить, и штык-нож, соответственно, висел на ремне.
- Ну, чё, пацаны, будем умирать? – спросил весело, не вынимая пока клинок из железных ножен. Достанешь нож – придется бить, тут уж назад никак.
- Вы здоровые бычары, но двоих с собой заберу. Давай, кто первый?!
История повторилась – четверо старших и сильных пятились, он шел на них, давил взглядом, цедил сквозь зубы. Объяснял, что лучше пойти под расстрел за четыре убийства, чем сдохнуть здесь от побоев. Или в петле. Или просто терпеть их, уродов, чья кровь ничуть не гуще его собственной. «Дедушкам» до дембеля оставалось чуток, мыслями давно уже были в родных Ферганах-Ташкентах-Фрунзе, и досрочная смерть в эти планы никак не входила. Поняли, короче. Отступились. А Сергею вскоре привиделась Богородица – совсем как на иконах в дедовой избе! Смутный серебряный лик отразился в ночном небе над сияющей тундрой, и Сергей замер на своей вышке, не веря глазам. Так и стоял, укутанный по уши, плечо оттягивал ремень автомата, а Она смотрела с небес на него одного – конченого атеиста и пофигиста, верившего до сих пор только собственным кулакам. Улыбалась, кажется. От улыбки ее было тепло и радостно, будто простились тебе сразу все грехи, а жизнь впереди будет сиять, как этот снег. Повернется, наконец, лицом, вернет все, что отобрала, приласкает материнской рукой…
Дембельнулся Сергей в 87-м. Ехал с Севера заматеревший и пьяный, из-под фуражки с малиновым околышем выбивался буйный чуб, в душе все кипело. Армия научила сносно болтать на тюркских языках и неплохо владеть ножом. Анашу попробовал, к чифирю привык. Светлых образов Сергею больше не являлось, да и тот раз списал, со временем, на собственный недосып. Мало ли что прибредится! Времена наступали странные, но веселые, генеральный секретарь ЦК КПСС сыпал из телевизора новыми словами, молодежь «на гражданке» выглядела диковато: цепи, петушиные гребни, еще всякое. Теперь так было модно!