Практичность Прохорова оказалась уместной. Жены ругались, когда мужик начал тратить время на бесполезную, по их мнению, ограду из кольев, торчащих наружу. Но Мишка отмалчивался и упорно строил заграждение. И оказался прав: остатки оголодавшего, озлобленного зверья со всей округи решили взять их обитель осадой. И бездумно бросались на колья, с особой тщательностью выструганные Прохоровым и подогнанные один к одному.
Обезумевшие хищники несколько лет осаждали дом, а Мишка не спешил снимать смердящие трупы с ограды: пусть твари запомнят, как умирали их сородичи, а скелеты послужат уроком на будущее. Этакие пугала для животных, напоминание о безрассудных попытках взять дом штурмом. В итоге все меньше зверей терпеливо ожидало добычу. Некоторые перегрызлись друг с другом, остальные ушли в поисках более легкой пищи, оставшихся же Михаил добил из охотничьего ружья, что тоже принесло определенную пользу их маленькому обществу. В то холодное и голодное время мясом убиенных тварей не брезговали. А Нинка, самая набожная из жен, еще и возносила хвалу Господу за ниспослание их семье благодати в виде исхудалого пса или плешивой кошки…
И стояла с тех давних пор в назидание нынешним и будущим животным агрессорам сия ограда. Стояла и никому не мешала, ни тварям, которые нет-нет да вновь бросались на колья, ни тем более Михаилу, он только заботливо протирал косточки, чтобы было видно издалека. А сейчас, при виде раскиданных в стороны кольев, Прохорова охватил ужас: целый сегмент забора просто смели, растерзали в клочья. Словно катком – вспомнил мужчина давным-давно забытое слово – проехались. Или… бульдозером! И земля характерно изрыта траками!
Люди! Прохоров настороженно остановился, осматриваясь. Слабый свет из сеней едва освещал порог, но привыкшим к тьме глазам человека и этого оказалось достаточно. С места, где остановился мужчина, по теням и рельефу земли можно было представить примерную картину произошедшего. А именно: некий трактор на гусеничном ходу просто проехался по забору, раздробив и расшвыряв колья и проложив себе дорогу к дому. Причем в наглости пришлых можно было не сомневаться. Пришли, как к себе домой: без стука, без приглашения, и прямо «грязными ногами по ковру» – не пожалели усилий хозяина на создание забора.
Вот же-ж суки!
Михаил зло сжал в руке нож. Он не любил столь грубого вмешательства в личную жизнь, хотя и не отдавал себе отчета, что это вообще первое за двадцать лет вмешательство. Словно и не было этих лет. Будто вчера еще бился за право сильного с сослуживцами или с приезжими парнями – за девушку на улице.