А Михаил тем временем натаскал из комнат тряпье и сложил в одну кучу посередине. Осталось еще одно дело…
Прохоров подошел к немного успокоившемуся сыну и обнял его. Алешка зарылся лицом в теплую куртку отца, продолжая ныть. Михаил чувствовал крупную дрожь, колотившую пацана изнутри.
Прохоров покрепче сжал армейский нож, а другой рукой – шею сына, и прижал того к себе, чтобы парень не отрывал головы от его плеча, чтобы, не дай бог, не посмотрел ему в глаза. Тогда не получится сделать задуманное. И, направив нож в грудь мальчишки, резко нажал. Алешка задергался в конвульсиях, попытался отпрянуть, но агония продолжалась недолго. Инвалид вскоре затих в объятиях отца. Прохоров вытянул нож, обтер его об одежду сына и спрятал. Потом положил тело на деревянный пол. Вытер рукавом не унимавшиеся слезы и поджег груду тряпья, затем, не оглядываясь, вышел со вторым рюкзаком.
Старенький механический фонарик зажужжал в его руке, выхватив из тьмы дочь и следы транспортного средства, что разрушило забор.
– Мы уходим, – хмуро буркнул Михаил, осматривая следы. Направление движения транспорта оказалось легко определить.
– А Алешка? – спросила Алекса, нервно переминаясь с ноги на ногу.
– Он остается, – выдавил из себя отец. – Ему с нами тяжело придется…
– Ты что? – воскликнула Саша. Она вдруг поняла все. – Ты что сделал?!
– Он бы не выдержал и стал обузой, – словно оправдываясь, ответил отец. А дочь метнулась к нему и принялась бить, куда попало.
– Он мой брат! Он твой сын! И ты его!.. Ты его… Ты! Ты! Ты! Как ты мог?!
Прохоров перехватил ее руки и прижал к себе. Крепко-крепко. Так, чтобы у вырывающейся девочки не осталось возможности шевельнуться. Пусть уж она сейчас испытает эти эмоции и перегорит, чтобы голова в будущем оставалась трезвой и ясной. Александра ревела уже во весь голос, но вырываться перестала. До нее потихоньку доходила неудобная правда, а отец тем временем гладил девочку по волосам.
– Иначе мы не спасем других, – твердил он. – Алешка – обуза и задержал бы нас, и это могло бы навредить остальным. Понимаешь? Тогда у нас не осталось бы надежды спасти детей и отомстить за матерей! Понимаешь? Так лучше! И для нас, и для него! Пойми, дочь, он давно устал жить! Да и не жил он… только мучался! Прости меня, если сможешь, дочь. Прости, прости, прости…
Алекса молча отошла и поглядела на разгорающийся дом. Погребальный костер. Так, кажется, в книжках описывался ритуал сожжения предводителей викингов, когда те отправлялись в Валгаллу. Старый дом недолго сопротивлялся огню и через мгновение вспыхнул, как спичка. Огненный столп оповестил окрестности о гибели людского поселения. Дочь повернулась к отцу.